Весь следующий день он провел в номере. Нужно было позвонить Ирине Сергеевне, и не мог заставить себя. Встречаться с Сашей тоже не хотелось. Все же вечером он спустился в холл. Саша смотрела телевизор, и он заговорил с ней. Она отвечала холодно. Он понимал, что холодность ее намеренная, и понимал, откуда она. Предложил пойти куда-нибудь. Саша покачала головой и сказала почти торжественно: «Нам не нужно больше встречаться». Он спросил: «Почему?»— «Потому что зачем вам это нужно? — Саша внимательно посмотрела.— К чему это?» — «Так ведь интереснее, чем сидеть перед телевизором».— «Нет»,— снова замотала она головой. «Жаль»,— сказал Юшков и ушел. Ему и вправду стало досадно. Кроме того, ему предпочли телевизор,— это уж было слишком. Сидел у себя в номере, смотрел подряд все передачи и злился на Сашу.
Он удивился, увидев ее утром в холле. Она ждала его. Поднялась, храбро улыбаясь, Покраснела. «Вы идете сегодня на комбинат?.. Я хотела с вами пойти...» Улыбка стала жалкой, поскольку Юшков молчал, не помогал ей. А у него злое любопытство было: из-за чего она унижается? Сталь ей нужна? Отомстив ей за вчерашнее долгим молчанием, он спросил: «А что вам нужно на комбинате?» — «Я не знаю,— сказала она.— Что-то же нужно делать».— «Ничего не нужно делать. Ждите».
Он шел завтракать, и она попросила подождать, убежала к себе и вернулась в пальто и платке. Завтракали они около вокзала. «Вы вчера так неожиданно пригласили меня... Вы не сердитесь? — Она видела, что он отчужден.— Я вам потом объясню... Я не могу относиться к этому так, как вы...» — «К чему относиться?» — «Я потом объясню...» Он не спросил, когда это — потом. Она сама заговорила: «Невестка моя как-то пошла в кино с одноклассником. Брат ничего такого и не видел, а папа так рассердился... Такую женщину, говорит, повесить надо... Я не могу с этим не считаться...»
Они вернулись в гостиницу. Поколебавшись, Саша вошла в номер Юшкова. Потом она, расстегнув пальто, сидела в кресле, а он целовал ее, гладил волосы, и снова целовал, и говорил, что любит, и высвобождал от рукавов пальто ее руки, обнимал, а она время от времени говорила: «Ужас, что я вам позволяю... Ох, до чего мы дошли...— Потом вырвалась и сказала решительно:— Я сейчас же от вас уйду». Он уговорил ее сесть. «А вы сядьте на кровать»,— приказала она.
Он сидел и думал, что же ей надо и почему она не уходит. Наконец она заговорила. В голосе появилась назидательность: «Я вот у мужа всегда спрашиваю. Он вот говорит, люблю. А я говорю: за что? Если любишь, ты же можешь объяснить, за что. Я ведь всегда могу объяснить!» Ждала ответа. Юшкову не хотелось смеяться. Он одно лишь отметил: она уже не произносит «Сережа», только «муж». Спросил: «Ну и что он отвечает?» — «Он говорит, я не могу объяснить»,— «Мне плохо без вас»,— сказал Юшков. «Вы вчера днем что делали?» — спросила Саша. Вчера днем он лежал на кровати и никого не хотел видеть. Наверно, в это время она ждала его, была уверена, что он будет ее искать, и его отсутствие показалось ей чуть ли не предательством. «Не помню»,— сказал он. Она сказала: «Вы вчера показались мне таким равнодушным...»
Вот отчего она решила войти к нему. Надела пальто, поправила волосы, подошла к двери и прислушалась. Постояла, собираясь с духом, возвращая на лицо выражение холодной отстраненности, то единственное, которое Юшкову нравилось в ней. Решилась, повернула ручку и осторожно вышла в пустой коридор.
Юшков лег на кровать, обдумывая, не вел ли он себя слишком глупо и не выглядел ли смешно. Успокоив себя на этот счет, он стал думать о Саше. Думалось о ней с улыбкой и тепло.
Перед обедом постучали в дверь, и не успел Юшков ответить и спустить ноги с кровати, как вошла Саша. Села в кресло. Теребила на груди концы пухового платка. «Мы с девочками собираемся сегодня в кино, я зашла вас пригласить. Вот... На восемь часов». Юшков согласился, а она не торопилась уходить. Она больше не называла мужа по имени. В кино они никогда не ходят — он говорит, зачем же телевизор покупали, если в кино ходить. Приезжали к ним артисты, тоже не пошла — болел Илюша. Предложили как-то путевку в Крым, уже и купальник купила, так тут Танька заболела. «Он из троих только Таньку любит».— «Пьет?» — спросил Юшков. Саша подумала, ответила: «Нет, он не пьет. Не больше других. Ему совсем нельзя пить».— «Болеет?» — «Ну что вы, он очень здоровый!» Перед ним сидел ребенок. Именно та девочка, которую он увидел впервые в холле, когда они с Тамарой подошли к ней. Трое детей, тридцать лет — это ничего не значило. Тридцать лет заполнились возней с детьми. Сначала с братьями, потом с сыном и дочерьми. Кроме этого, у нее ничего не было.