Он задремал, и стук в дверь разбудил его. Саша вошла в комнату. Села в кресло. «Я все рассказала папе. Он сказал, что такую женщину надо повесить... Вот в чем дело». «Саша,— сказал Юшков, обнимая ее,— я весь день ищу тебя». «Я глупая,— сказала она.— У меня всегда так». «Что всегда так?» «Не так,— поправилась она, испугавшись того, что он мог подумать.— Так у меня не было. Не знаю, почему я такая глупая». «Ты умная,— сказал он.— Я тебя люблю. Ты только не исчезай. Иди сюда». «Нет,— отстранилась она.— Я буду в кресле». «Саша... В жизни так мало хорошего... У нас с тобой что-то может получиться, у нас так мало времени...» Она не слушала. Не до рассуждений ей было, не до хорошего, о котором он говорил, не до него. «Я сейчас с племянниками... Я не могла с ними говорить! Господи, думаю, они же все видят! И дети мои все сразу заметят!» «Что заметят?!» «А что ты скажешь жене?» — спросила она. Юшков опешил. Она ждала. «Зачем сейчас об этом думать? — нашелся Юшков.— Может быть, мой самолет разобьется». «Вот! — Она всплеснула руками.— Вот и муж мой такой! А я не могу так, я всегда думаю и всегда боюсь». «Иди сюда»,— снова позвал Юшков. «Юра, перестаньте. Я сейчас же уйду... Может быть, если бы мои смотрели на это так, как вы... Я должна считаться с их мнением...» Он перестал надеяться, что сможет ее понять. Казалось, она заговаривается. «Как я смотрю? Я смотрю так же, как ты, Саша». Он повторял, что искал ее весь день, говорил, как плохо ему было, но она не верила, что ему плохо, и не слушала. Высвободила руки, надавливала пальцами уголки глаз, растягивала кожу, чтобы удержать слезы, но они выкатились, поползли. Виновато взглянула. «Я теперь все время реву». Он гладил ее, успокаивал. «Мне надо идти,—сказала она.— Еще только немного посижу. Говорите что-нибудь. Расскажите про вашу жену». «Говори мне «ты»...» «Я не могу... Я... я уступила вам, потому что не хотела, чтобы вы унижались». Уязвленный, он отстранился. Замолчали. «Я хочу пить»,— сказала Саша. Стакан был грязный. Юшков вымыл его в ванной зубной пастой, принес воды. Саша отпила глоток. Стакан она держала, оттопырив мизинец. «Ваша жена красивая?» «Красивая»,— сказал Юшков. Саша заплакала. «Красивая... и тут я подлая». Это тоже было вне логики, но он понял. «Ты ни перед кем не виновата. И перед мужем не виновата». «Ну да, не виновата.— Она подняла заплаканное лицо.— Как же!» «Ты только передо мной виновата». Она ему не верила. Но успокоилась, поднялась. Пошла к двери. Ему стало страшно. «Вечером ты придешь?» «Нет». «Саша! — взмолился он.— Ты со своим мужем пятьдесят лет будешь жить, дай же мне один вечер, один час!» «Не унижайся так, Юра,— строго сказала она.— Тебе нельзя так унижаться». «Я вообще в счет не иду,— сказал он.— Со мной можно поступать как угодно. Я же тут с ума сегодня сойду!» «Я не приду!» «Глупо,— сказал он.— Все так плохо, и ты еще». «Что плохо?» «Останься».
Она стояла у двери, подготавливая свое лицо к коридору. Это было смешно. Лицо ее ничего не выражало, ей нечего было бояться. «Я не знаю, что у тебя плохо, Юра. Но я запомнила, как один человек сказал в кино: как бы ни было плохо, никогда человек не должен падать духом». Юшков невольно усмехнулся: «Вот видишь, какая ты умная. А говоришь — глупая». «Мысли,— она дотронулась пальцем до своего лба,— у меня иногда бывают умные, а поступки я совершаю такие глупые...» Он обнял ее и поцеловал. Она рассердилась: «Мне же выходить сейчас, как ты можешь! Прощай!» Он сделал последнюю попытку: «Так не прощаются». Она послушно подставила лицо для поцелуя. «Все-таки я буду ждать тебя весь вечер».— «Не надо ждать,— взмолилась она.— Так я тоже не могу, когда ты ждешь». Выглянула в коридор и вышла, сосредоточенная на том, чтобы лицо ее не подвело.
Юшков был уверен, что она придет. Он купил в магазине вино, сыр и печенье. Убрал номер. Переставил кресло ближе к кровати. В девять он начал сердиться: два—три вечера у них, и один уже пропадает. Несколько раз спускался в холл. Саши там не было. В одиннадцать он еще надеялся. Потом сказал себе, что обязательно ее проучит.