Рицпа окаменела, глядя в посиневшие лица: два её сына, пятеро сыновей Мейрав. Давно ли они собирались в Мелхоле, праздновали Песах, пели, шутили.
…Когда Рицпа очнулась, рядом никого не было. Только незнакомый старик, судя по одежде, не хивви, стоял, опираясь на палку.
– Их нужно похоронить, – сказала старику Рицпа. – У кого сейчас достанет сил сдвинуть камень в пещере Цейла – это в Гиве – и расчистить в ней место?
Старик покачал головой: ни у кого.
– Ты же знаешь, биньяминиты ушли на север, там за работу дают еду. Обопрись на меня, и идём отсюда, – предложил он.
– Это – мои дети, – сказала Рицпа.
– Ты, наверное, не слышала, хивви запретили хоронить этих несчастных,– пробормотал старик.
– Запретили хоронить?! – Рицпа не поверила. – По нашим законам, нет худшего греха, чем не похоронить человека.
– Я, как и ты, ничего не понимаю, – старик смотрел в землю.
Рицпа опустилась в дорожную пыль и сидела под палящим солнцем, без мыслей, без чувств. Вернулась дочь, поправила платок на голове матери, дала ей кусочек хлеба, влила в рот воду. Рицпа не пошла с ней домой в Гиву.
На скале каждый час менялся сторож-хивви, но Рицпа ни разу и не попыталась снять с виселицы тела своих сыновей. Она только взяла дерюгу и растянула её себе у той скалы, и была там от начала жатвы до того, как полились воды с неба. И не допускала до них птиц небесных днём и зверей полевых ночью.
Дождей всё не было.
Приближённым стало казаться, что Давид даже ежедневные жертвоприношения и молитвы о дожде совершает в забытьи, по привычке повторяя положенные действия и слова.
Однажды в комнате короля появился взволнованный Ира бен-Икеш.
– Король, надо что-то решить с повешенными в Гиве. Народ со всей Земли Израиля приходит посмотреть на Рицпу. Кругом голод, а ей приносят воду и хлеб.
– О ком ты говоришь, Ира?
– О наложнице Шауля Рицпе.
– Что случилось с наложницей Шауля?
– После того, как ты разрешил хивви-гивонитам повесить потомков Шауля…
– Я разрешил?! Повесить?!
– Ты, Давид. Хивви сказали тебе: «Засуха – наказание за грех Шауля». Если хочешь от неё избавиться, выдай нам его потомков».
– Но ведь хивви сказал: Не ищем мы ни серебра, ни золота от Шауля или дома его, ни человека, чтобы умертвить его, – еле выговорил Давид. – И повесили?
– Да. И не дают похоронить. Так они и провисели это лето, а Рицпа оберегала их. Стражники отказывались там ночевать. Да что хивви, шакалы ходили вокруг и выли, а подняться на скалу боялись. Из-за мышей! А она не отошла от своих детей ни на одну ночь. Теперь кости высохли…
– Ира! – Давид прикрыл ему рот рукой. – Иди немедленно к Рицпе, скажи ей, что Давид… Не надо ничего говорить. Отнеси ей еды.
Он не мог успокоиться: хивви обманули короля иврим!
Ира вернулся утром следующего дня и молча покачал головой.
– Узнав, что я – раб короля, она не пожелала даже разговаривать со мной.
– Я так и думал, – прошептал Давид. – Я так и думал.
Потом он распрямился и крикнул:
– Бная бен-Иояда! – тот появился на пороге.– Возьми самых крепких воинов, отправляйся с ними в Гиву, и чтобы завтра пещера рода Авиэля, предка Шауля и Авнера, была готова. Возьмёшь с собой десять Героев, я предупрежу Авишая. Пока ты будешь расчищать пещеру, пусть они снимут с виселиц тела, чтобы похоронить их в Гиве. Если хивви будут мешать, пускать в ход мечи. Рицпу не трогать и пальцем. Скажешь ей, что повешенных захоронят по всем обычаям иврим, что в Гиву отправлены плакальщицы и погребальщики. Ещё скажешь ей, что я приказал Иоаву бен-Цруе пойти в Хеврон и откопать там останки Авнера бен-Нера, сына его Ясиэля и Эшбаала, сына Шауля и тоже перенести в Гиву. А Авишаю бен-Цруе я прикажу идти в Явеш-Гильад и забрать оттуда останки Шауля, Йонатана, Авинадава и Малкишуа. Теперь и род Шауля, и род Авнера будут покоиться в одной погребальной пещере их деда Авиэля в Гиве. Объявить об этом по всему Кнаану, чтобы каждый, кто захочет проститься с Авнером, Шаулем и его потомками, прибыл в Гиву на третий день будущей недели. И ещё объяви, что король и все, у кого хватит сил добраться до Гивы, будут на захоронение.
Возле погребальной пещеры на окраине Гивы собрались люди со всего Кнаана. Никто не ожидал, что в такое тяжёлое время в надел племени Биньямина придёт столько народу. Горели поминальные костры, слышались рыдания плакальщиц, коэны Эвьятар и Цадок с левитами готовили жертвенник. Останки короля Шауля и его родных, прикрытые чёрной тканью, лежали у входа в пещеру. Один за другим проходили мимо них люди, произносили слова поминания и направлялись к жертвеннику.
Когда совсем стемнело, раздался шёпот: «Дочери Шауля!», и мимо останков убитых и повешенных прошли, поддерживая друг друга, две женщины в тёмных платках. Одна громко всхлипнула, припала к земле и стала целовать чёрную ткань. Другая вместе с шедшим сзади крепким седым мужчиной подняла сестру с земли и увела к жертвеннику. Через некоторое время неизвестно откуда появился и вскоре невесть куда исчез прихрамывающий человек, и все узнали: «Мерив!» Ни он, ни дочери Шауля не подошли, как другие, к тому месту, где в разорванной одежде, посыпав голову пеплом, сидел на земле король Давид.
Была ли среди множества людей Рицпа, никто потом вспомнить не мог.
С похорон король и его приближённые верхом на мулах двинулись в Город Давида. И попали под проливной дождь.
И те, кто возвращался в свои наделы, тоже оказались под первым за два года дождём, разразившимся над Кнааном. Биньяминиты, пришедшие в Гиву проститься с останками Шауля, после похорон не вернулись в северные наделы, остались дома.
Дождь прекратился, и над оживающей землёй через всё небо просияла радуга – добрый знак, который Господь подавал измученному народу.
***
Глава 26. Дело к вечеру
Осенью тридцатого года правления Давида в страну пришло изобилие. Хранилища для зерна переполнились, на токах не было свободного места – повсюду лежали снопы. Горшечникам ещё никогда не заказывали такие большие кувшины для масла, вина и сушёных фруктов. Ячмень и маслины на всех рынках стоили гроши, зато цены на рабов поднялись: крестьяне нуждались в помощниках, чтобы колосья не успели осыпаться и перезревшие фрукты не попадали на землю. Прекрасной оказалась шерсть в том году – длинная пушистая и прочная, оттого, что овцы кормились молодой травой на лугах Шомрона и Гильада. Сыры и масло из-за Иордана были светлыми и душистыми, а прозрачный и тягучий мёд диких пчёл находили чуть ли не в каждом старом пне в лесах Галилеи, собирали всем селением, и ещё оставалось на лакомство медведям.
Налоги на содержание королевского дома, на жертвоприношение и армию и на города-убежища поступали в срок. Адорам бен-Шовав напоминал Давиду, что необходимо построить новые хранилища для зерна, заполнить оливковым маслом каменные чаны в Городе Давида и обязательно сделать продовольственные запасы в других городах Земли Израиля.
Утром третьего дня недели лекарь Овадья позвал Давида посмотреть на своих новых учеников – молодых левитов. После экзамена каждый начинающий лекарь произносил:
«– Песок, тебе дана Богом неисчислимость. Обещал Всевышний Аврааму, что потомство его будет, как песок морской, – кто сочтёт его!
Дай мне частичку от твоего множества!
Небо! Господь сотворил тебя необъятным.
Дай мне частичку от твоей необъятности.
Земля! Господь сделал тебя нерушимой.
Дай мне частичку твоей нерушимости…
Обещаю употребить всё, чем вы со мной поделитесь, только во благо людям»[22].
– Сейчас пойду к воротам Мулов, – вспомнил король. – Обещал послушать, как судит мой сын Адонияу.