Она прищурилась, но кивнула.
– Риночка, ты же понимаешь, что я делаю все для твоего же блага.
Ой, как я не любила эти разговоры. Всегда, когда мама начинала диалог так, это сводилось к тому, что я должна быть благодарна ей. Она делает все, другие – ничего. Вот краткий итог.
– Да, понимаю.
– И ты понимаешь, что общение с отцом – не приведет ни к чему хорошему.
Хладнокровие… только хладнокровие…
– Я знаю. – Резко отрезала я.
– И ты понимаешь, что…
– Мам! – Спица снова упала на пол. – Я знаю!
Но та меня не слушала: – … Что отец больше к нам не вернется. Он выбрал не нас. У него другая семья и как бы ты его не уговаривала…
– Мам! Я никого не уговариваю.
– … ты хочешь, чтобы он был с нами. Я понимаю это, но он променял тебя на…
Слушать это не было сил. Каждый раз одно и то же: она пережила все на свете, а другие должны воздать ей за это. И так год за годом этот долговой снежный ком растет и не тает.
Я закрыла глаза и «отключила сознание». Сейчас в комнате сидела не я, а моя проекция. Это невыносимо…
Мне нужен друг… Мне нужен друг…
Мне нужен дядя Алик, но его нет рядом. Он может придти только утром. С другой стороны, а чем он мне поможет? Ничем…
Мне никто не поможет кроме меня самой. Мне не на кого положиться. Моих криков никто не услышит. Остается только выждать время. Нужно постараться не стать Джеком и не утонуть у себя дома.
***
Приоткрыв дверь библиотеки, я увидела пшеничного цвета волосы, чему невольно обрадовалась. Как мы и договаривались, заходить не было нужды, потому я просто стояла, опершись о стену.
Он слегка вздрогнул, увидев меня, но растянул улыбку шире обычного.
– Грызем гранит науки?
– Да так, известняк. – Со смешком ответил он.
Известняк, а сам кое-как держит дюжину учебников. Как раньше заставляли детей «носить кирпичи», так и сейчас ничего не изменилось.
– Давай помогу. – Он стыдливо отнекивался, но я взяла добротную охапку в свои руки. – Вместе веселее.
Правда, у меня самой за плечами был не менее тяжелый рюкзак и нужно спешить домой, но идея дойти до «Залеска» и увидеть, что там за оградой была чертовски манящей.
Вчера я была лишена каких-либо сил после материнских выговоров, но сейчас это не имело значения. Она всегда думает об одном и много, это ее отличает от Бориски. Он поверхностный, а она – излишне глубокая. Придумает себе что-нибудь и принимает за чистую монету.
Сейчас домашнего конфликта не было. Я заставила себя забыть его. Сейчас есть только Артур. Этот мальчик был приятен мне.
Мы покинули территорию школы. До его дома идти еще далеко, и он понимал это. Пауза и без того затянулась смущая нас обоих. Поэтому, он заговорил первым.
– Значит, тебя Рина зовут?
– Ага. Дурацкое имя, да? Мне ничуть не нравится. Все меня то Ринка, то Риночка, называют. Противно.
Наверное, начинать с жалоб очень глупо. Я сказала это, не думая о последствиях.
– Нет, не дурацкое, – отрезал он, нахмурив брови: – Тебя просто называют ласкательно, как ребенка. – Я удивилась такому ответу. – Меня тоже вечно Артуриком зовут.
– Тоже нервирует?
Он пожал плечами: – Все ненужное пропускаю мимо ушей.
Я уважительно кивнула: – Одобряю. Универсальный подход. Ты, должно быть, умный парень.
– Не то что бы… – Артур заметно смутился. Хвастать он явно не любил.
– Нет, правда. Я всю жизнь живу здесь. Всех местных оборванцев в лицо знаю. Никто из них такими умениями похвалиться не может. Они делятся на два лагеря: либо сами провокаторы, либо просто рады в перепалку попасть. Никто никого не слушает, никто никого не слышит. Даже жаль, что ты останешься здесь. Местный контингент – не для тебя.
Он немного поразмыслил над сказанным.
– Я думаю, мне тут понравится.
Я хотела спросить почему, но поняла, что это лишнее. Если человек что-то решил, значит это надолго. Переубеждать тоже не хотелось. Просто доверилась, что так все и будет.
– А это, – продолжил он: – … получается деревня?
Вообще, это окраина, но была частью города, а не отдельным населенным пунктом. Здесь и свой лесок, и пруд, и кладбище под боком. Живи и умирай. Но все же не деревня, пусть и очень похожа при таком-то минимальном количестве цельного асфальта.
– Ну, похожа на нее. В каком-то смысле и, правда, деревня.
Он заметно оживился: – А где у вас находится председатель?
– Какой председатель?