– Да злая ты, вот и все. – Просипел он с ноткой отвращения.
Паром, выходившим из моих ушей, можно было гладить шторы. Нет, это просто невозможный человек! Невозможно невыносимый!
Сделав пару вдохов-выдохов, я начала ему еще раз объяснять ранее сказанное, но все прервал автомобильный гудок. Это был мой отец, приехавший на старенькой девятке.
– Ринка, выйдем, поговорим?
Я облегченно вздохнула. Еще никогда я так не радовалась тому, что меня перебили. Пытаться вразумить своего одноклассника – бесполезный труд. Он всегда найдет подтверждение своим убеждениям. Если надо будет – сам вывернет истину в свою пользу. Пустая трата времени. Я как-то вычитала в библиотеке подходящий фразеологизм, но уже забыла его.
Одарив Борю мимолетным взглядом, я попрощалась с ним. Благо, я давно научилась в мгновенье становиться безразличной. Будто ничего и не было. На его же недовольную мину нельзя было смотреть без сострадания. Весь гнев людской в этом лице собран, как тогда, на маминых посиделках, только в лице тетушки, стоило лишь задать неудобный вопрос. Правда, я и сейчас радости не испытывала.
– Привет, пап. Я думала, не увижу тебя на этой неделе.
Тот с досадой пробубнил: – Дела были.
Ага, дела. Плавали. Знаем.
– Я тебя отвлек, наверное, – выдохнув, продолжил он: – может я тогда позже…
– Не позже. Ты очень даже вовремя.
Он протяжно дышал, мялся, подбирал слова. Круги под его глазами обрели синеватый оттенок. Отец плох, но он даже не пытался скрывать это. Будто специально искал случайной помощи. Быть может, даже божественной. Видно, пассия извела его не меньше моей матери. «Знает «Мышка» чей сыр съела».
– Я тебя покатать хотел. Не хочешь в город со мной?
– Хотеть – хочу. – Я мимолетно оглянулась назад. Борька стоял сзади, косил ботинком жухлую траву. Выжидал добычу, так сказать.
Ой, как же хочется сейчас в машину сесть и укатить от него подальше, да нельзя, домой надо.
– Но ты же знаешь мать. Нет, пап, я бы рада, но, вот именно сегодня, я не хочу ничего от нее слышать.
Папа снова выдохнул.
– Да понимаю… – Вся скорбь лишенного родины народа отразилась в его глазах. – Ты осторожней с ней, я понимаю, что у тебя мальчик появился, возраст все-таки, но…
– Пап, какой мальчик? – Я злобно оглянулась на Борю, который в свою очередь всем видом показывал насколько ему «безразлично» происходящее. – Пап, это же Боря, – отец сделался задумчивым. – Пап… ну, Боря! Борислав, блин! Ты же его сам лично из нашего курятника вытряхивал, когда тот пытался к нам через забор перелезть.
– А… да… помню, конечно. – Да уж, быть может, он сказал правду, вот только лицо его проще не стало. – Но ты все равно осторожнее будь. Он же все-таки…
– Мальчик?! – Я вскрикнула, не в силах сдержать свой порыв: – Хоть кто-нибудь в этом мире меня слушает?
Он беззвучно зашевелил губами, но слов не последовало. Боря, услышав мою истерику, ушел. Хоть что-то есть хорошее в моем дурном характере. Хотя, я не исключаю наличие божественного вмешательства в эту минуту.
– Пап, мне – 16. Мне через год из школы выпускаться. Ну, какие нравоучения? Вы меня все за игрушку держите, что ли? У меня есть мозги, я знаю что делаю. Пап, я не ребенок.
– Да, но…
– Никаких «но», пап. Я домой.
Так морально я не уставала с прошлых тетиных посиделок, когда те, в свою очередь, допрашивали меня о личной жизни. Это похоже на такую традицию: чужой жизнью интересуются те, кто ее напрочь лишен.
Развернувшись, я услышала позади: «Рин, не сердись на меня», но уже было поздно. Я пропустила эти слова мимо ушей. Ничего не хочу слышать, тем более от человека, который сам пожинает плоды своей глупости.
***
Дома матери я не застала. Это хорошо, меньше вопросов.
Та в последнее время засиживалась на работе, поэтому моя замкнутость оставалась без внимания.
На кухне сидела бабушка, что-то напевала себе под нос и медленно мешала ложкой чай. Я, молча, кивнула ей, а она мне в ответ. Так происходило наше общение.
Уроки делать не хотелось, и потому я принялась за вязание. Не без смущения скажу, что дело это я искренне люблю, хоть это и порицаемо «взрослыми» девчонками из моего класса. Алиса когда-то тоже вязала, но теперь об этом времени даже не вспоминает. Это, по ее мнению, было так… ошибкой, мимолетным потемнением рассудка. Теперь у нее другая жизнь и увлечения соответствующие. Друзья тоже не такие, как я. Она растет и развивается, а я стою на месте и не взрослею.
Иногда я думаю о том, как было бы неплохо завести того самого «мальчика», но и эта мысль сразу отпадает. Ранее казалось, что такой поворот событий отрицает только мать, но теперь и отец стал разделять ее точку зрения. Да и я, признаться честно, боюсь их.