Корчак написал длинное объяснение и представил его судьям, но их симпатии были на стороне Хеленки, которую, по их мнению, его опрометчивый поступок унизил и напугал. Приговор был вынесен по статье 100-й. Его не простили. Корчак притворился, будто крайне расстроен, и на некоторое время к нему после этого приклеилось прозвище «Сетка» (Сто).
Хотя и очень редко, но случалось, что ни Корчак, ни Судебная комиссия не могли спасти неуправляемого ребенка от статьи 1000-й.
Авраам Пьекло, чья фамилия весьма уместно означает «Ад», был подлым, рыжим, усыпанным веснушками мальчишкой по прозвищу Дьяволенок. Он дразнил больных, издевался над подверженными ночному энурезу и допекал детей, страдавших физическими недостатками. Решив применить шоковый метод, Корчак осыпал буяна обидными словами, рассчитывая, что они его уязвят, как он уязвлял других: чертово отродье, черная овца, холера, чума. Сначала мальчик огрызался, потом начал его попросту игнорировать, а под конец подал на него в суд за то, что он его пугает. Все были удивлены, когда суд дал Сетке еще одну «сетку» за дурное обращение с его обвинителем. Дьяволенок, умевший быть обаятельным, сумел даже смягчить категоричную Стефу, спросив, когда она бинтовала ему ногу: «Почему, когда меня бьют по голове, получается шишка, а не дырка?» Но садистское поведение Дьяволенка в конце концов подвело его под статью 1000-ю. Никто не жалел, когда его исключили, даже Корчак, который верил, что благополучие коллектива важнее индивида.
Корчак сделал все, что мог, чтобы создать справедливую систему внутри своей республики, но едва его дети уходили за ее границы, в школу или навестить родных, как они оказывались беспомощными перед произволом взрослых в несправедливом мире.
Как-то днем в субботу Сташек (бывший Израэль) отправился навестить родных, с разрешения Корчака, забрав с собой любимого щегла. Сташек радостно забрался с клеткой в трамвай, такой набитый, что ему пришлось остаться на площадке, и там его на следующей остановке увидел полицейский.
— Откуда у тебя птица, малый? — спросил он с подозрением.
— Она моя, — ответил Сташек.
— Держать диких птиц в клетках запрещено законом, — сообщил ему полицейский. — Я ее выпущу.
Сташек заплакал, но полицейский на следующей остановке стащил его с трамвайной площадки. Ухватив Сташека за плечо, он увел его на задний двор полицейского участка, открыл дверцу клетки и выпустил щегла.
— Ладно, малый, проваливай, — приказал полицейский. Но Сташек стоял, как вкопанный. Тогда полицейский снова ухватил его за плечо и отвел в приют. Словно повторился тот день, когда он пришел туда с матерью, — во дворе стояла Стефа, и она закричала на него:
— Это что еще такое? Полицейский с клеткой? Полицейский объяснил ей, что поймал мальчика с дикой птицей и выпустил ее.
— Вы оказали нам услугу, — сказала Стефа. — Нам от него покоя нет.
Полицейский вытянулся и отдал ей честь.
И тут из венецианского окна над двором донесся голос:
— Пожалуйста, подождите минутку! Стефа ушла. Сташек заплакал.
— Кто это? — спросил полицейский.
— Доктор Януш Корчак, — с гордостью ответил Сташек. Когда Корчак подошел к ним и спросил, что произошло, полицейский заметно растерялся.
— Этот малец держал в клетке дикую птицу, а это против закона, и я ее выпустил.
Корчак смерил полицейского суровым взглядом:
— Какого закона? Вы говорите о законах для взрослых, но к детям они неприменимы. Для детей есть другие законы и другие суды. Вам, как представителю власти, следовало бы это знать. Я собирался убедить мальчика самому отпустить ее на волю. А вы своим необдуманным поступком все испортили.
Сташек с восторгом наблюдал, как доктор выговаривает полицейскому. Тот крайне смутился, буркнул что-то про компенсацию мальчику и поспешил уйти. Полчаса спустя он вернулся, держа пакет. Внутри оказался щегол с птичьего рынка. Корчак и Сташек посадили новую птичку в клетку и поставили клетку на подоконник в комнате, где Сташек мог ухаживать за своим щеглом.
— Ты думаешь, он поет? — спросил Корчак, пока они смотрели, как щегол испуганно перепархивает с жердочки на жердочку. — А он плачет. Есть древний польский за-кон на латыни, который тебе следует выучить наизусть. Neminem captivabimus nisi jure victum. Я тебе скажу, что он значит, когда ты сможешь повторить его двадцать пять раз подряд.
Через три дня Сташек сумел продекламировать латинскую фразу. И Корчак перевел ему старинный закон: «Мы не заключим в тюрьму того, кто не был приговорен судом к лишению свободы». А затем добавил:
— Подумай о том, что закон этот был написан для людей, способных защищать себя. Твой щегол ни в чем не виноват и беззащитен. Совесть его чиста, как алмаз. У него нет развлечений вроде кино или самоката. Свобода — вот единственное его счастье. А ты ее у него отнял.
— Но у вас же была канарейка? — напомнил Сташек.
— Да, у меня была канарейка, но это не то же самое, — объяснил Корчак. — Канарейка одомашнена, как собаки и кошки. Если ее освободить, она не найдет ни других канареек, ни корма. Люди, которые пятьсот лет назад привезли сюда канареек, совершили преступление. Тут мы ничего изменить не можем. Но у меня есть план. Этот щегол долго мучился. Давай залезем на крышу и выпустим его. Потом мы можем купить другую птицу, она поживет у нас не-дельки две, а потом мы и ее выпустим. И дальше будем так делать. А деньги ты можешь заработать, сочиняя стихи в нашу газету».
Сташек даже расстроился, когда открыл дверцу клетки, а щегол только посмотрел на него и остался сидеть на жердочке. И он испытал необыкновенное удовлетворение, когда птичка вдруг спрыгнула к открытой дверце и улетела. Они с Корчаком повторяли этот ритуал, освобождая снегиря, овсянку, зяблика, а потом Сташек захотел обзавестись канарейкой. Когда же ему не удалось найти на птичьем рынке канарейку себе по карману, Корчак посоветовал ему купить взамен пару голубей и устроить им место под стропилами. Так что голуби свободно улетали и прилетали в свой приют под крышей.
Сташек обнаружил, что освобождать птичек куда легче, чем самому освободиться от дурных привычек, которых он набрался на улице. На него постоянно кто-нибудь жаловался в суд — за ругань, драки, нарушения разных правил. А летом в «Маленькой Розе» он поддался на уговоры четырех мальчишек постарше обчистить с ними огород фермера. Все они были пойманы и предстали перед детским судом. Трое старших получили статью 300-ю с грозным предостережением: «Суд постановляет, что вы поступили плохо». Но Сташек из-за его прежних приводов получил губительную статью 900-ю: «Суд постановляет, что в течение двух следующих дней ты должен найти поручителя. Иначе ты будешь исключен». Приговор был опубликован в судебной газете.
Мальчик, который обещал было стать его поручителем, затем уклонился, и Сташек заподозрил, что к этому приложила руку Стефа. Особенно после того, как она послала его матери извещение немедленно приехать за ним. Он не мог апеллировать к Корчаку, который как раз тогда был в Варшаве, куда уезжал несколько раз в неделю читать лекции и закупать провизию. Мать Сташека, женщина очень волевая, содержавшая кондитерскую лавочку, тщетно плакала и умоляла Стефу позволить Сташеку остаться. И Сташек уже потерял всякую надежду. Но едва они покинули территорию лагеря, мать повернулась к нему и сказала:
— Жди здесь. Я попробую найти доктора Корчака в Варшаве. Никуда из-под этого дерева не уходи!
Несколько часов спустя его мать вернулась с Корчаком, который предоставил Сташеку еще один шанс найти поручителя и исправить свое поведение. Сташек старался, как мог, но его кулаки не знали удержу. Когда на него снова подали жалобу за драку, Стефа объявила, что он нарушил испытательный срок и должен покинуть приют. На этот раз его мать не могла воззвать к Корчаку: тот на несколько недель уехал из Варшавы, чтобы спокойно поработать над книгой в какой-то деревенской гостинице. И Сташек был исключен. Он так и не простил Стефу, в уверенности, что до исключения его довела она.
Большинство детей оставалось в приюте все положенные семь лет. «Я беру ребенка из его дома в семь лет и возвращаю его в родной дом», — говорил Корчак, когда его птенцу, окончившему семь классов школы, подходило время покинуть интернат.