– Ч-ш-ш, – прошипел валлиец. – Услышит кто-нибудь.
К великому моему облегчению, никто не услышал. Жуткая стычка с Ричардом и Фиц-Алдельмом оказалась всего лишь ночным кошмаром. Моя темная тайна оставалась нераскрытой.
До поры до времени.
Часть I
Глава 1
Холодная морская вода хлюпала в сапогах. Туника и шоссы[3], тоже промокшие насквозь, липли к коже. Дрожа, я плотнее закутался в сырой плащ и повернулся спиной к югу в тщетной надежде на то, что ледяной ветер станет оглаживать не все части покрытого мурашками тела. Мне не повезло: из двух десятков спутников короля я один свалился в море при сходе с корабля. Ричард стоял шагах в десяти от меня и распекал капитана пиратов, доставившего нас в этот богом забытый край, на пустынное побережье без признаков какого-либо жилья. Насколько хватало взгляда, простирались заросли болотной травы и лужи соленой воды, намекая на то, что путь вглубь этой страны будет долгим.
– Переоденьтесь сейчас, пока еще можно.
Я с досадой посмотрел на Риса, потешавшегося над моим нырком не меньше остальных. По правде говоря, причин обижаться на него или на других у меня не было. В месте падения было неглубоко, мне грозило разве что промокнуть. И потом, после многонедельных испытаний нам, Господь свидетель, требовалась минутка веселья. И все-таки уязвленная гордость не давала покоя. Я неопределенно хмыкнул.
– Вы простудитесь, прежде чем нам удастся найти место для ночлега. – Теперь в голосе Риса звучал упрек. Он уже забрался в мой деревянный сундучок и принес стопку сухих вещей. – Берите, ну же.
Стуча зубами, я разглядывал собравшихся. Мало кто обращал на меня внимание: люди занимались подбором снаряжения, которое стоило захватить с собой. Все мы солдаты, подумал я. Мы вместе выносили тяготы, проливали пот и кровь в Утремере, видели, как наши товарищи падают, сраженные сарацинскими стрелами, или умирают от жажды или жары. Мы баюкали на коленях головы друзей, которые уходили из жизни, истекая кровью и зовя матерей. В сравнении с этим осрамиться, показав голый зад, казалось чем-то ничтожным.
Скинув сапоги и одежду, я с наслаждением облачился в сухое, не обращая внимания на замечания Балдуина де Бетюна, увидевшего, чем я занят. Он был моим близким другом и, подобно мне, одним из самых доверенных людей короля. Я с болью вспомнил о де Дрюне, другом моем приятеле, никогда не упускавшем случая поддеть товарища острым словцом. Но этот закаленный в боях жандарм навсегда перестал шутить. Его смыло за борт в первом из штормов, что трепали нас со времени отплытия из Святой земли, случившегося почти два месяца тому назад. Я надеялся, что его конец был быстрым.
– Двести марок, и они привели нас сюда, к этому берегу?!
Бешеный гнев Ричарда не выказывал признаков угасания. Он пронзил капитана пиратов убийственным взглядом, и тот благоразумно убрался на свой корабль. Во время прилива – он ожидался тем вечером – пират и его шайка, видимо, собирались приложить все усилия, чтобы вывести длинное, низкобортное судно на глубокую воду. Нам не приходилось рассчитывать на помощь со стороны.
Пират – негодяй, подумалось мне, и запросил заоблачную цену за наш перевоз, но в том, что мы оказались на этом берегу, его вины не было.
– Он не в ответе за шторм, сир.
Ричард зыркнул на меня, но я говорил правду.
Свирепые осенние бури преследовали наш большой бус[4] на всем пути из Утремера: хорошо еще, что мы не пошли ко дну. У берегов Сицилии король решил, что в открытом море слишком опасно, и мы направили нос в сторону Корфу. Замысел состоял в том, чтобы плыть по водам более спокойной Адриатики, но длительная непогода и встреча с пиратами побудили Ричарда заключить сделку с капитаном корсаров. Две его галеры были мореходнее пузатого буса, везшего нас из Святой земли. Так нам тогда казалось.
Мощный ветер, называемый бора, задул вскоре после нашего выхода с Корфу и погнал нас, беспомощных, по Адриатике. Сколько это продолжалось – три дня, четыре? Память отказывалась помочь, настолько усталым и сонным был я тогда. Час за часом нас качало с борта на борт, с носа на корму. Я блевал так, что казалось, желудок готов был вывернуться через воспаленное горло. Лишь изредка выдавалось затишье, не приносившее облегчения, всегда слишком короткое. Я забыл, когда у меня в последний раз было хоть что-нибудь во рту. Когда корабль выбросило на мель, я испытал одно только облегчение. Сгорая от желания поскорее ощутить под ногами твердую землю, я поторопился при сходе с корабля и свалился в воду.