А в опочивальню тем временем привели трясущуюся от ужаса толстуху с водянистыми глазами и растрепанными волосами.
— Другой подходящей кормилицы во дворце нет, — посетовала герцогиня Ад’Варт.
— Выбирать не приходится! — развел руками граф.
Толстуха нехотя приняла на руки новорожденного, обмыла его в тазу, запеленала и, почти не скрывая отвращения, приложила к необъятной груди. Повинуясь природе, младенец зачмокал.
Тем временем к Торну подошел Ад’Вейл. Он попросил предводителя Берта отойти в сторону и тихо спросил его:
— Вы озадачили всех. Почему вы сказали, что никакого регентства не будет? Кто же будет править, пока король находится в младенческом возрасте?
— Никто, — устало объяснил граф. — Подумайте сами! Заговорщики не посмеют открыто восстать против законного монарха…
— Они попытаются убить его, — возразил герцог.
— Непременно, — кивнул головой чародей, — но не сразу. Сначала они подождут, не сделает ли за них работу яд, которым уже отравлен Элл. Потом терпение их лопнет, но им не удастся убить короля. Это уже моя забота. Нельзя давать им повода поднять мятеж. Восстать против короля — государственная измена, а вот бунт против регента можно оправдать заботой о Короне.
— Мы полагали, что вы сумеете усмирить недовольных, — растерянно сознался герцог.
— Вы прочили на место регента меня? — горько усмехнулся Торн. — А я-то считал вас мудрым политиком! Начнем с того, что мне теперь хватит работы лекаря. Вы даже не представляете, что меня ждет. Фактически король уже мертв. Я не способен вывести из его организма отраву, которая день за днем станет убивать Элла. Мне придется всякий раз возвращать его к жизни. А потом все будет повторяться. Ни на какое правление у меня просто не останется сил. Однако не это главное!
— А что же важнее всего? — забеспокоился Ад’Вейл.
— Какие бы беды ни обрушились сейчас на королевство, с младенца спрос невелик. Пока он не приступил к правлению, его нельзя обвинить ни в бездеятельности, ни в ошибочных решениях. А вот регентом наверняка многие будут недовольны. Не заговорщики! Простой люд не простит ему ни недорода, ни засухи, ни набега степняков, ни казней. Рано или поздно недовольство им перенесут на короля. Представляете, с чем столкнется Элл, когда возьмет в свои руки власть? Любое его решение станут воспринимать как несамостоятельное, продиктованное нелюбимым регентом. В этом случае королю придется начать с казни регента. Мне не жаль своей головы, но без меня Элл не проживет и одного дня!
— Что же делать? — ужаснулся герцог.
— Именем короля назначить канцлера, чьим единственным достоинством является личная преданность Эллу. Канцлер не регент. Он всего лишь высокопоставленный чиновник. Пусть продолжает поддерживать то состояние, в котором пребывает страна сейчас. Если народ начнет роптать, канцлера можно заменить. Тогда народ будет мечтать о том времени, когда король сможет сам начать правление. Крайд ждут невеселые времена, но они пройдут…
— А Грийд?
— Империя не объявит войны против младенца! Там начнут интриговать, искать способы воздействия на канцлера. Попытаются убить Элла… Повторяю, защита жизни короля — моя забота, мое проклятье… Грийд не опасен, пока Элл не взял бразды правления в свои руки. Да, еще одно! Канцлер не должен быть знатным вельможей, чтобы никто не смог заподозрить даже возможности узурпировать королевскую власть. Ни герцогам, ни маркизам, ни графам на этом посту не удержаться.
— Барон Ун’Сурс подойдет? Он не слишком умен, но предан Короне и очень осторожен…
— Пусть он потрудится на благо Крайда, — усмехнулся Торн. — Барон стар, что тоже неплохо. С ним Элл получит необходимую передышку…
Испуганный вопль кормилицы прервал разговор. У младенца начался очередной приступ смертельной болезни. Графу пришлось вернуться к целительству.
Когда ребенок успокоился и заснул, Торн, почти обессиленный, упал в кресло.
— Вам следует вернуться в Берт, — шепнул ему на ухо Пустырник.
— Сейчас это невозможно, — отмахнулся граф.
— Сейчас это необходимо, — настойчиво повторил темный эльф. — Во-первых, в замке вы гораздо быстрее восстановите силы, необходимые для нового сеанса магии. Во-вторых, вам нужно сварить более действенное зелье, чем то, которое имелось в моем распоряжении. Книга подскажет вам рецепт. А за короля не беспокойтесь. Здесь останется Мандрагора и двенадцать дуэргаров. Отныне они станут оберегать короля, как до этого оберегали вас. Ни один волосок не упадет с головы Элла. Как вам известно, мой народ достаточно осведомлен в тайнах колдовства. Если яд вновь начнет действовать, темные эльфы вызовут вас и сумеют поддержать жизнь младенца до вашего прибытия.
— Спасибо, Пустырник! Ты предугадал мою просьбу… Пусть Мандрагора действует решительно. Всех, кто посягнет на жизнь короля, я разрешаю убивать на месте, жестоко и безжалостно! Каждое покушение должно стать наглядным уроком заговорщикам! Поселите в их душах не страх, а ужас!
— Выполним! — подобие злорадной усмешки на мгновение скользнуло по морщинистому лицу дуэргара.
Перед отбытием в Берт граф вышел в зал, где обратился к вельможам с краткой речью. Он объявил о назначении канцлером барона Ун’Сурса, а затем потребовал, чтобы все немедленно покинули дворец и не смели появляться в нем без специального вызова под угрозой обвинения в бунте. В резиденции вводился режим строгого карантина «для более успешного лечения». Никто не посмел возразить.
Глава 3. Бремя рыцарского слова
Торн воспользовался краткой передышкой, чтобы вернуться в свой замок. Он знал, что при осложнении болезни новорожденного короля дуэргары вызовут его и сумеют поддержать в ребенке искорку жизни. Книга оказалась закрытой. Граф понял, что перед приготовлением лекарственного зелья по ее рецепту ему следует отдохнуть и набраться сил. Впрочем, для него самого на столе уже стоял кубок укрепляющего отвара. Почти с отвращением отхлебывая не слишком приятную на вкус обжигающую жидкость, чародей услышал грустный голос Кота:
— Вот ведь незадача! У графа появилась реальная возможность навести порядок в Крайде, а он отказался от нее.
— У меня теперь нет такой возможности, — грубо прервал появившегося перед ним зверя Ад’Берт.
— Разве? Граф переутомился? Кто-то обидел его?
Торн почувствовал закипающий в нем гнев, но смирил себя, зная, что Кот искренне недоумевает.
— Как тебе объяснить? — устало пробормотал он. — Для правления нужны холодная голова, терпение, выдержка и уверенность в своих силах. Ничего этого у меня сейчас нет.
— Куда же подевалось то, что позволило графу справиться с правлением в Берте? — в голосе Кота звучала растерянность.
— Элл отравлен смертельным ядом. Я не мог предположить, что его лечение потребует от меня невероятных усилий. Да что там! Честно скажу, что знаю, — его излечение невозможно. Я удерживаю на земле мертвеца. Мне не дано вернуть ему жизнь, остается только не отдать его Смерти. Теперь мы оба обречены на бесконечные муки.
— Бертианцы помогут графу нести его ношу! — сурово напомнил зверь.
— Знаю! Но не это самое страшное. Страшнее другое. В моем сердце поселились гнев и ненависть, — честно признался Торн. — Первое, что пришло в мою закружившуюся голову, едва я увидел умирающую Линх, взять на себя правление и залить королевство кровью. Кровью убийц, заговорщиков, всех, кто посмеет перечить мне. К счастью, я вовремя осознал, что перестал различать оттенки вины. Есть просто вина и есть единственное наказание за нее — смерть!
— Это пройдет! — примирительно заметил Кот.
— Возможно. Но не исчезнет другое. Я ненавижу Элла! Ненавижу бедного сироту, обреченного на пожизненную муку. Умом я понимаю, что он, быть может, намного несчастнее меня. Но он, хоть и невольный, убийца Линх! Королеву я смог бы не только спасти, ее я сумел бы со временем излечить, сконцентрировав весь яд в ребенке и убив его во чреве матери. Ему ведь не предстояло рожать ее. А его внешность? Лучше бы он унаследовал черты отца… А так… Каждый раз, глядя на него, я вижу прекрасную Линх и чувствую, что не владею собой!