Выбрать главу

— Вить, какой ужас… это, наверное, шпана. Завидует твоим пацанам, их заграничным шмоткам, вот и подожгли, — скажет Михмих.

— Не знаю, Михмих. Может, и шпана. Но мне почему-то кажется, что у шпаны не водятся ручки-зажигалки.

— Чего? Какие ещё ручки? — не понял Михмих.

— «Джеймса Бонда» смотрел? Ну вот. Я, признаюсь тебе честно, и сам такими пользовался…

ВЗЛЁТ ДО ПОСАДКИ

О таких принято говорить: его биографии хватило бы на троих.

Как и должно быть у людей его профиля, о его детстве почти ничего не известно. И, как полагается сюжету авантюрно-приключенческого романа, он был сиротой.

Луи — это не кличка, а настоящая, «родная» фамилия по паспорту: кое-кто из его друзей, правда, клянётся, что изначально она записывалась как «Луй», но потом, мол, то ли отец, то ли он сам ради благозвучия убрал хвостик над «и». «Франкофонность» этой фамилии восходит к французским гугенотам: впоследствии, после отсидки в сталинских лагерях, она будет ему помогать повсеместно, коронует его в короля своего жанра, возведёт его на престол Луи-короля.

Считается, что его предки, гугеноты (возможно, неосознанный намёк на них есть в имени деда Виктора, Гуго) бежали на Восток после Варфоломеевской ночи в Париже. Тогда цивилизованные европейцы — не в пример, конечно, вечным варварам русским — целую ночь на 24 августа 1573 года целеустремленно резали друг друга, пока не вырезали за несколько часов десятки тысяч людей. В «варварской, вечно рабской» России уничтожили примерно столько же за весь период опричнины.

Но куда вероятнее, что французские протестанты решили «делать ноги» из страны через 115 лет, когда был отменён знаменитый Нантский эдикт, давший гугенотам свободу молиться по своему обряду. Отменил его, кстати, Людовик XIV, по-французски «Луи». Совпадение ли это, что предки Луи не хотели жить под властью Луи, или же всех беглецов на чужбине для удобства называли «бежавшими от Луи», а потом так и записали — неизвестно, да и неважно. Важно то, что предки будущего советского информационного гения — авантюристы и нонконформисты, которые всегда искали свой третий путь: не изменить своей вере, но и не идти за эту веру влобовую, когда силы неравны. Пришлые с Запада немцы, французы, поляки, евреи не портили русским кровь, а разбавляли её, заставляя циркулировать быстрее.

Есть, впрочем, и более приземлённая гипотеза: адмирал Иосиф Михайлович де Рибас — тоже авантюрист каких ещё поискать — в конце XVIII века построил Одессу и назвал туда массу иностранцев, «западных менеджеров» себе под стать: вот тогда-то Луи и пожаловали к нам. И версия уж совсем прозаичная: прадед Виктора остался в России после Крымской войны — тоже в общем нестандартно поступил человек. Быть может, и так пробрались в Россию пращуры Луи, но сути это не меняет. А про гугенотов он, как знать, и сам мог придумать.

Доподлинно известно, что род Луи по отцу — коренные москвичи. Его дед, Гуго Михайлович, был «прописан» в Москве на рубеже веков, что отражено в справочнике «Общий алфавит жителей Москвы 1901 г.». Жил в собственном доме в Малом Козихинском переулке, о чём говорит пометка «Дмвл.» — домовладелец. И профессия, которая своей генетикой «не отдохнёт» на внуке, — бухгалтер.

Итак, Виктор был сиротой, причём сиротой уже родился. Его мама, Валентина Николаевна Мокиевская, еврейка, дочь признанного врача, выпускница консерватории, после большевистского переворота потеряла большую часть фамильных ценностей и при новой власти ушла в характерное для евреев ремесло — учила детей музыке. Если французы дали Виктору фамилию, то евреи — впоследствии — связи и возможности.

Отец, Евгений Гугович, выпускник Императорского Московского технического училища (ныне МВТУ имени Баумана) не убежал от большевиков на спокойную тогда уже родину предков, а ушёл от жены за месяц до рождения сына. Многим позже, уже в зрелом возрасте, при возможностях, Виктор придумает «извинительную» версию для отца — мол, хотел своим исчезновением отвести угрозу от семьи, ибо был под колпаком у органов как какой-то «недосоветский» человек. Но что-то подсказывает, что движимый авантюрными генами папа просто ушёл к другой, а сын потом придумает эту благовидную историю хотя бы для себя самого, чтобы втайне от друзей и семьи, инкогнито, отцу в старости помогать.

Отец должен был и вовсе исчезнуть из этой биографии, если бы «всё было, как у других»: брошенная им Валентина Николаевна могла устроить себе второй брак, как это сделал Евгений Гугович, у мальчика появился бы другой, не биологический, «зато настоящий», отец, с которым он утерял бы свою уникальную «западную» фамилию.