Привязанность Короля к воспоминаниям, которой я вряд ли вправе ждать от него, всегда меня трогает. Ему — Принцу в отцовском замке — было тогда двенадцать. А мне двадцать — молодой человек, посвященный в рыцари, прошедший хорошую выучку в замке моего дяди и призванный обучить Принца владению мечом и диалектике. Мы часто играли с ним в шахматы в саду его матери, в беседке под сенью лип. И он любил вспоминать за шахматами ту давнюю историю.
— Ты указал мне на три пешки и сказал: «В них кроется последний ход всей партии, — если бы только мы могли его различить».
— Мы и могли бы его различить, но при двух условиях: если бы нам удавалось всегда точно предвидеть ход противника и если бы каждый наш ход неизменно был совершенным.
Король оттолкнул свое кресло назад и встал. Я тоже сразу поднялся на ноги. Партия завершилась. Он приблизился к окну, выходящему на плодовый сад и на лес, глянул без особого интереса вниз и отошел к гобелену, изображающему окровавленного оленя в окружении серебристых борзых.
— Как по-твоему, Королева несчастлива? — спросил он.
— Она выглядит очень довольной, господин мой.
— А, — отозвался он нетерпеливо. — Знаешь, Томас, я иногда думаю — молодая женщина, оказавшаяся при чужеземном дворе, в окружении чужих людей. Наверное, ей приходится нелегко! Я хочу, чтобы ты приглядел за ней. И дал бы мне знать, если ей будет — не по себе.
— Хорошо, господин мой.
— Я знаю, что могу на тебя положиться, Томас, — он повел рукой в сторону окна. — Взгляни! Хороший денек для охоты с соколом.
Сейчас уже ночь, а меня все давит странное чувство, и никак мне его не избыть. Смысл нашего разговора слишком мне ясен: Король желает, чтобы я следил за его супругой. Он сам не свой с тех пор, как сенешаль накляузничал ему.
Я бы и не заподозрил ничего в том, что Королева водит дружбу с Тристаном, которого сам Король попросил оберегать ее, — если бы не взгляды, которыми они порою обмениваются. Да и взгляды эти легко истолковать, как совершенно семейственные, ведь сам Король приказал им любить друг дружку. Возможно, они и любят друг дружку, как брат с сестрой, — Королева, попавшая в чужую страну, Тристан, лишившийся матери и отца? Благоговение перед мужем требует же, чтобы она почитала и его племянника. А Освин твердит, будто Изольда отдается Тристану в каждой кровати замка, на каждой из лестниц его, за стволом каждого дерева.
Ох, боюсь, что-нибудь да случится.
При дворе довольно людей, которых бесчестье Тристана только порадовало бы. Он всегда привлекал к себе пылких сторонников, особенно из рыцарей помоложе, однако чрезмерная любовь Короля к племяннику породила и тайных завистников. Кое-кто из баронов побаивается его воинской удали, кое-кому не дает покоя привязанность к нему Короля, кого-то еще возмущает, что Король так долго отказывался вступить в брак, желая оставить королевство племяннику. Разумеется, хватает и других, тех, кто готов к пылкой дружбе с Тристаном. Но и их порою охватывает, в самом средоточии преданности ему, потаенная усталость, какую ощущаешь в зашейке, слишком долго пролюбовавшись на великолепную башню.
Я не хочу сказать, будто Тристана не любят. Даже завистники и те, кто обижен, признают его отвагу, бесстрашие, чувство чести, любовь к товарищам. Рассказывают, как Тристан однажды, охотясь в королевском лесу, выехал к ручью. Спутники его опустились на колени, чтобы напиться, а между тем слуга Тристана протянул молодому своему господину единственную взятую им с собой, чтобы утолить жажду хозяина, бутылку вина. Тристан же, приняв бутылку, высоко поднял ее, воскликнул: «Вот так я пью!», — и вылил вино в поток, предлагая всем разделить его. Любовь Короля к Тристану столь глубока, что походит на любовь человека к собственной жизни.
Освин Гордец, Освин Похотливец — не единственный, кто сеет при дворе смуту. Его нередко видят в презренном обществе Модора. Из трех дворцовых карликов Модор — единственный, кто обладает влиянием. Модор! — надменный маленький уродец, тиран, хвастун, раболепный, мстительный, кичливый комок злорадства. Других карликов он жестоко третирует, гоняет их по пустячным поручениям, унижает перед гогочущими баронами. Грубое лицо его напоминает мне стиснутый кулак. Единственная страсть Модора — интрига. Бароны над ним потешаются, однако чувствуют себя в его обществе неуютно — многие верят, что он владеет искусством отравителя. Он клянется в приязни к Тристану, не скрывая, однако, мнения своего о том, что Король чрезмерно любит племянника; он ищет расположения Королевы, одновременно распуская сплетни о ней; верная служба Королю не мешает ему нашептывать приверженцам Тристана, что Король, женившись на Изольде Ирландской, лишил племянника обещанного наследства. Он предает всех и всем отвратителен. Почему же его присутствие терпят? Более чем терпят: многие старательно ищут общества Модора. В том ли тут дело, что праздный двор, наскучив привычными удовольствиями, желает развлечься гротеском? Или причина глубже? Модор — квинтэссенция всего низкого и уродливого, что можно сыскать в душе придворного. Увидеть его, значит ощутить трепет узнавания, возникающий, когда нечто сокровенное выходит на свет, а следом — немедля — ощутить свое нравственное превосходство.