Изо рта мужчины, с которым я торгуюсь, воняет потными ногами. Мужчина напирает, громко уверяя меня, что карточек с Эрни Бэнксом, Куртом Флудом и двух, плохо заламинированных, с Карлом Ястржемским вполне достаточно для того, чтоб обменять на мое сокровище, редчайшую древность 1952 года — карточку с Микки Мэнтлом, на которой отбивающий в плохо пригнанной форме выглядит как обычный сельский паренек из Оклахомы.
— Нет уж, — мотаю я головой. — Либо ты еще дашь Лу Брока, Реджи Миллера и Уилли Старгелла, либо до свидания.
«Пумс!» — слышу я. Над моей головой незримо проносится мина и с оглушительным грохотом разрывается на рисовом поле, взметая в небо грязь. Начинается вялая перестрелка, но мы с моим собеседником не обращаем на нее внимания. Мы говорим о бейсбольных карточках.
— Держи карман шире! — фыркает приземистый мужчина. Он говорит на упрощенном французском, использовавшемся как средство общения в колониях. Волосы у коротышки торчат в разные стороны, словно его только что протащили через трубу. — Давай так: я дам тебе Джонни Бенча и Дона Зиммера. — Он наводит на меня автомат.
— За Микки? — Я ахаю от возмущения. — Какого-то сраного Зиммера за Микки? Нет, так дело не пойдет. Покедова!
Да, во сне я говорю по-французски.
Я иду прочь, а он начинает в меня стрелять из калашникова, но пули с легкостью отлетают от моей спины. Я принимаюсь размахивать руками и взлетаю над деревьями, как птица.
Откуда ни возьмись, мне на помощь устремляется эскадрилья крошечных вертолетов с сусликами в военной форме на борту. В воздухе проносится туча ракет, вспыхивают трассеры пулеметов, а я, словно воробушек в гнездо, залетаю в один из вертолетов.
Чаз в широком галстуке и с пилотскими очками времен Первой мировой протягивает мне пиво. Наш «хьюи» резко набирает высоту и уносится прочь от царящего внизу огненного ада.
Выслушав меня, доктор Нгуен что-то написал у себя в блокнотике, погрыз курительную трубку, выдул колечко дыма, напомнившее мне двух сцепившихся в драке кошек, которое поднялось к потолку и там растаяло.
— Ешьте больше чернослива, — в итоге порекомендовал мне доктор Нгуен и выписал очередной рецепт на красивенькие синенькие таблеточки. — До встречи в следующем месяце.
Короля сусликов я сунул в рюкзачок вместе с банкой подслащенного арахисового масла и козинаками. Выйдя в фойе больницы, я расстегнул молнию и заглянул внутрь. Чаз, пребывавший в глубокой фруктозной коме, со стороны напоминал меховую варежку. Свернувшись калачиком, он храпел, подергиваясь во сне, из чего я заключил, что не одного меня мучают кошмары.
Оставив рюкзак на стуле, я отправился в больничную аптеку за лекарствами.
Весь день Чаз вел себя просто идеально. Всякий раз он заранее предупреждал меня о необходимости сделать аварийную остановку, чтобы дать ему облегчиться. Таких остановок мы сделали аж семь за те два часа, что ехали до Денвера.
Опростался он всего лишь один раз, да и то в этом отчасти была моя вина. Я поставил его любимую песню Джими Хендрикса «Castles Made of Sand». Чаза можно понять, он пришел в такой восторг, что сразу навалил кучу прямо на переднее сиденье.
Прежде чем пройти контроль безопасности на входе в больницу, я решил обыскать Чаза, желая убедиться, что меня не ждет никаких сюрпризов. Я отыскал дамский револьвер «магнум» калибра 5,6 миллиметра, который его величество закрепил у себя на лодыжке, две дымовые гранаты под рубашкой камуфляжного цвета и армейский штык-нож М-7, припрятанный меж мохнатых ягодиц.
— Неплохо. Попытка не пытка, да? — хмыкнул я и жестом приказал Чазу залезть в тайничок-укрытие, которое я сделал внутри рюкзака.
Охранник ощупал рюкзак, расстегнул его и сунул туда нос.
— Ого, сколько вы сластей с собой понабрали, — промолвил он.
— Дорога неблизкая.
— Чем это так воняет?
— Мы все-таки в больнице. У всех разные проблемы со здоровьем.
— Понимаю. Простите. — Он показал на рамку безопасности ручным металлоискателем, который, как мне показалось, был заодно оснащен роликом для чистки одежды.
Когда я вернулся из аптеки, Чаз стоял на складном металлическом стульчике и, воздев передние лапы, жестикулировал ими, словно оратор, произносящий пылкую речь. Ну прямо как Ленин на броневике в 1917 году или как Тедди Рузвельт в Пеории, что в штате Иллинойс.