Я отломила кекс, и задумалась. Если бы у меня был доступ к моему полному наследству…
— Если я задам тебе вопрос, ты скажешь правду? — спросила я.
Ксавьер взглянул на меня, затем скорчил гримасу и поставил фильм на паузу.
— О-о-о. За таким обычно ничего хорошего не следует.
— Ничего такого, — успокоила я его. — Просто любопытно. Почему ты так сильно хочешь получить свое наследство? Не может быть, что дело только в деньгах.
На первый взгляд зачем кому-то нужны миллиарды долларов казалось очевидным. Но у Ксавьера были свои заморочки по поводу денег отца, и хотя он просаживал наличные так же, как некоторые знаменитости просаживают кокаин, он не казался мне человеком, который будет сидеть на такой куче денег просто для того, чтобы ими обладать.
— Почему бы и нет? — легкомысленно спросил он. — Может быть, я жадный ублюдок, просто и понятно.
Я просто смотрела на него, ничего не говоря, и после долгого, напряженного молчания его невозмутимость растворилась. С тяжелым вздохом он сказал:
— Половину я отдам на благотворительность.
Я чуть не подавилась кексом. Не этого я ожидала.
Совсем.
— Не то чтобы я не считала благотворительность достойной восхищения, но разве не именно туда, согласно завещанию твоего отца, направятся деньги, если ты не справишься с затеей о генеральном директоре? — спросила я.
— Да.
— Так почему… — Мой вопрос оборвался на ухмылке Ксавьера. Я прищурилась и перевела взгляд на татуировку с гербом конкурентной семьи Кастильо на его бицепсе. Она олицетворяла двойственность Ксавьера: его упрямство и недовольство, но также его преданность и страсть. Он был из тех людей, которые постоянно носят на теле символ своей войны с отцом, и я вдруг поняла, в чем тут подвох. — Ты жертвуешь на благотворительные организации, которые ненавидел твой отец, не так ли?
Его ухмылка переросла в широкую улыбку.
— Я бы не сказал, что он ненавидел сами благотворительные организации, — сказал он. — Но он бы точно не одобрил некоторые из целей пожертвований.
Он протянул мне свой телефон. В «заметках» был открыт список благотворительных организаций, которые он составил, я пролистала их все. Большинство из них занимались гражданским правом и правами человека, а также, несколько организаций работали с искусством и музыкой. Я бы поставила свою квартиру на то, что эти были для его мамы.
Она любила искусство, поэтому жертвовала много денег и времени местным галереям.
Я также вспомнила об организациях, перечисленных в завещании Альберто.
Все они были ориентированы на бизнес или коммерцию.
Я дошла до последнего названия в списке и громко рассмеялась.
— Благотворительный фонд Йельского университета?
— Мой отец был гарвардцем; он ужас как ненавидел Йель. Школьное соперничество и все такое. — Ямочки Ксавьера заиграли. — Я позабочусь о том, чтобы в кампусе была добротная библиотека, названная в его честь.
— Ты злой, но гениальный. — Я вернула ему телефон, все еще смеясь. — Ты злой гений.
— Спасибо. Я всегда стремился быть и тем, и другим. Со злодеями гораздо веселее, а гении — это, ну, гении. — Ксавьер убрал телефон в карман. — Если честно, я бы все равно пожертвовал на эти цели. А то, что мой отец не одобрил бы девяносто процентов из них, — это уже вишенка на вершине.
Я подняла свой наполовину съеденный кекс.
— За месть.
— За месть. — Он стукнулся своим шоколадным кексом о мой лимонно-малиновый. Он прожевал и проглотил, прежде чем добавить: — Не пойми меня неправильно. Я определенно оставлю часть денег себе. Мне нравятся мои машины и пятизвездочные отели.
— То есть тебе нравится громить пятизвездочные отели.
Ксавьер проигнорировал мой намек на его день рождения в Майами.
— Но мне не нужно все это. Это больше, чем любой разумный человек может потратить за всю жизнь. — Выражение его лица стало задумчивым. — Как только я открою клуб, я буду зарабатывать сам и не буду зависеть от его денег. Это будет финальный разрыв, раз и навсегда.
Он не упомянул теорию Эдуардо о лазейке в завещании, а я не стала поднимать эту тему.
— У тебя все получится, — просто сказала я.
Ответная улыбка Ксавьера была чистым теплом. Позже той ночью, когда мы потные и довольные лежали в объятиях друг друга, я все еще чувствовала прикосновение его улыбки к моей коже.
Впервые после смерти Рыбки я погрузилась в сон без видений.