Я погладила рукой свой пучок из волос, чтобы скрыть нервную реакцию, сердце колотилось. Я не была уверена, что он заметил, но крошечная ухмылка играла в уголках его рта, когда он вел меня мимо спален на третьем этаже, на крышу.
— Нет, — сказала я с некоторым запозданием. — Мой отец не любит никаких животных, кроме лошадей. — Я старалась не смотреть на двери спален и не представлять, что за ними скрывается.
Как выглядела комната Ксавьера? Спальня его детства в Боготе была переделана в обычные апартаменты для гостей. Выставлял ли он на всеобщее обозрение предметы из своих путешествий? Художественные работы? Плакаты? Если да, то какие именно?
— Но у меня есть временная домашняя рыбка, — сказала я, решив не зацикливаться на таких глупых вопросах. — Человек, который снимал мою квартиру до меня, оставил её.
Ксавьер открыл дверь на крышу.
— Как её зовут?
— Рыбка.
Он остановился и вопросительно посмотрел на меня.
— Ты назвала свою домашнюю рыбку… Рыбой?
— Рыбка, — поправила я. — Важна форма слова, и, как я уже сказала, она временный питомец. Нет смысла давать ей настоящее имя.
— Верно. Как долго у тебя живет этот временный питомец?
— Пять лет.
Он засмеялся и в осеннем воздухе образовались клубы пара от его дыхания.
— Не хочу тебя расстраивать, Луна, но после года питомец уже не временный.
Я выстроила целую аргументацию о том, что временное не имеет определенных рамок. Поэтому, если я взяла Рыбку с намерением однажды вернуть ее обратно, это считалось временным, независимо от того, сколько времени прошло.
Однако слова замерли у меня на языке, когда я вышла на крышу и увидела, что он запланировал на наше первое свидание.
Боже мой.
Одну сторону крыши занимал гигантский телевизор, а в углу стоял стол, уставленный всевозможными закусками. Здесь были белые керамические тарелки, наполненные M&M's, кренделями, жевательными мишками и другими конфетами, которые я не могла разглядеть с такого расстояния; тарелки с чипсами, печеньем и разными закусками; массивные миски с шестью разными видами попкорна; и полная доска с мясными деликатесами. Ведерко с шампанским стояло рядом с чаем, кофе и тремя бутылками вина (одно красное, одно белое, одно розовое). Под столом стоял мини-холодильник со стеклянной крышкой, в котором была вода, сок и газировка.
На полу были разбросаны ковры и стояли растения в горшках, от чего было особенно уютно. Продуманно расставленные свечи и навес над головой освещали крышу вместо заходящего солнца, а переносные тепловые пушки защищали от холода.
Однако настоящей звездой шоу стал гигантский матрас, разложенный перед экраном. На нем были подушки, кашемировые одеяла, и выглядел он настолько уютно, что хотелось занырнуть в самую его середину и никогда больше не вставать.
Вся обстановка была настолько смазливой, что напоминала ромком.
И мне это нравилось.
От эмоций у меня защемило в груди. Когда в последний раз кто-то настолько тщательно продумывал что-то для меня?
Мои бывшие водили меня на дорогие ужины и эксклюзивные шоу, что было приятно, но это стоило только денег. Время и забота требуют гораздо больше усилий, и никто никогда не считал меня достойной этих вещей.
— Поскольку сегодня Хэллоуин, я решил, что мы можем совместить, — сказал Ксавьер. — Посмотреть один ведьмовской ромком и один рождественский ромком, который не выйдет в прокат до праздников. Друг моего друга занимает высокий пост в киностудии и помог мне с этим.
В кои-то веки у меня не нашлось саркастического ответа.
— Это… — Я прочистила горло от хрипоты. — Звучит здорово.
Мы наполнили свои тарелки едой и уселись на матрас. Ксавьер придвинул его к невысокой кирпичной стене, чтобы у нас была опора для спины, но гора подушек смягчала твердую поверхность.
На экране появились начальные титры. Я пыталась сосредоточиться на именах актеров, а не на присутствии Ксавьера.
Мы не были прижаты друг к другу, но находились достаточно близко, чтобы каждый раз, когда кто-то из нас двигался, мы соприкасались.
Его рука касалась моего плеча. Его нога — моего колена.
Его рука касалась моего бедра.
Моменты контакта были настолько короткими, что их едва можно было считать прикосновениями, но настолько сильными, что разрушали мое тело. Вся правая сторона покалывала от его близости, а осознание словно пульсировало в моих венах.
Мы были в Нью-Йорке, на крыше в конце октября, и я вся горела. И дело было не в лампах или одеялах, а в нем.