Однажды я сказал Деваяни, что есть у меня желание, которое едва ли выполнимо в этой жизни.
— Какое из желаний короля Хастинапуры может остаться неисполненным? — усмехнулась Деваяни.
— Желание быть бедным.
— Ты хочешь быть бедным?
— Я думаю иной раз о могущественном противнике, который вторгнется в пределы Хастинапуры… В битве разгромлены мои войска, но нам с тобой переодетыми удается бежать. Никем не узнанные, поселились мы вдвоем в горах. Я хожу на охоту, а ты готовишь простую пищу из того, что я добуду. Ночью ты прижимаешься ко мне, услышав шорох в кустах, — а вдруг это змея? А если светлячок закружится над нами и бросит трепетный свет на наши лица, ты зальешься краской, потому что будешь знать — это богиня леса хочет видеть, как мы друг друга любим.
Я совсем было увлекся, но Деваяни прервала мои мечты:
— Ты по ошибке родился во дворце короля Нахуши — тебе бы сыном виршеплета родиться!
Но она-то вышла замуж как раз за сына короля, ее привлекли королевское величие и престол! Деваяни желала быть королевой, и ради этого она была согласна даже делить со мною ложе.
Сознание того, что не я нужен Деваяни, а мой титул, не давало мне покоя.
Мне было худо оттого, что я все понимал. Но в то же время я потакал любой причуде Деваяни, я был готов на все ради нее. Она могла унижать Шармишту, ссориться с королевой-матерью, изводить двор своими выдумками — я ничему не противился. При дневном свете я видел недостатки Деваяни, но наступала ночь, я снова рвался к ней, хоть плакала моя душа. Я все больше запутывался в силках ее женских чар. Может быть, Деваяни верила, что дарит мне счастье… Тоски моей она не понимала.
Возможно, те, кто живет собой и поглощен собой, кто не видит в мире никого, кроме себя, становятся калеками: их разум слепнет, душа их глохнет.
Деваяни видела лишь то, что ей хотелось видеть, и так, как ей хотелось.
Вскоре после нашей свадьбы столица устроила пышное празднество в честь короля и королевы. Что ни вечер — спектакли, танцы, музыка, прочие увеселения. Обычай требовал, чтоб королевская чета показывалась на каждом из них. Деваяни была средоточием восторгов, она сияла красотой, народ не мог налюбоваться юной королевой.
В первый вечер празднества давалось представление о жизни моего прадеда, короля Пуруравы.
Мой прадед увел с небес апсару Урваси. Небожительница снизошла на землю с условием, что никогда не увидит короля без одежд. Когда же король нечаянно нарушил условие, Урваси покинула его. Король в отчаянии искал ее по свету и, наконец, настиг на берегу лесного озера. Он молил Урваси о прощении, но небожительница оставалась непреклонна. Тогда король сказал, что, если Урваси не вернется к нему, он бросится в озеро со скалы. Урваси отвечала:
— Не лишай себя жизни, король. Помни, невозможно завладеть навеки сердцем женщины, ибо ее душа, как волчица, ненасытна — ей нужна все новая и новая любовь.
С этими словами Урваси растаяла в воздухе.
Заключительная сцена драмы — исчезновение Урваси и безнадежное отчаяние короля, приникшего к голой скале, — заставила прослезиться многих зрителей. Одна лишь Деваяни радостно забила в ладоши, с победительной улыбкой глядя на меня. Ей, видимо, мнилось, что она — Урваси-небожительница, а я — новый Пурурава. Толпа недоуменно смотрела на королевскую чету… Впрочем, я не хочу об этом вспоминать.
На другой вечер было назначено представление: история Агастьи и Лопамудры из «Ригведы». Агастья был ученым брахмином, а Лопамудра — принцессой из касты кшатриев. Их союз был неравен, как и наш. Полушутя, сказал я Деваяни:
— Вот роли, которые подходят нам с тобой: я мог бы сыграть Агастью, а ты — Лопамудру.
Деваяни только усмехнулась.
Начался спектакль.
Святой долго хранил обет безбрачия, даже взяв в жены Лопамудру. Но однажды Агастья обратился с такими словами к своей супруге:
— Всякий рассвет возвещает рождение нового дня. Всякий новый день приближает нас к старости, гасящей пыл страстей. Нет человека, который избежал бы этой участи. Возлюбленная Лопамудра, для чего же мы до времени торопимся испить горькую чашу?
Однако Лопамудру мучают сомнения — она помнит, что муж ее связан обетом.
Агастья продолжает:
— Творец создал мужчин и женщин отличными друг от друга и наделил неизъяснимой сладостью единение мужского начала с женским. Значит, оно угодно творцу.
После долгих колебаний Лопамудра признается: