Шармишту привезли из Ашокавана в торжественный день наречения принца. Я изумилась, увидев, что она сияет. Я думала, что она, надломленная тоскливой жизнью в Ашокаване, повалится мне в ноги с мольбой освободить ее из почти монастырского заточения — и вдруг! Шармишта так и лучилась счастьем!
Потом мне по ее движениям, стало чудиться, что Шармишта… Я призвала доверенную служанку, которой велено было приглядывать за Шармиштой… Какой позор! Принцесса! А кто может быть отцом? Простой слуга, конечно.
Я повелела Шармиште предстать передо мной.
Она явилась, низко опустив голову.
— Ты ждешь ребенка? — резко спросила я.
Шармишта подтвердила едва заметным наклоном головы.
— Позор!
— О нет, ваше величество. Милость бога, ниспосланная мне, недостойной, через великого святого.
— Какая милость? Какой святой? Кто? Кача?
Шармишта молчала.
Шармишта
— Ты ждешь ребенка? — спросила Деваяни.
Я оцепенела. Оцепенела от неожиданности, от ужаса, от стыда.
Мы с Деваяни выросли вместе, она была моей единственной подругой. Сейчас бы нам обмениваться женскими секретами, сочувствовать друг дружке, радоваться нашей близости. Что же я сделала в одной из прошлых жизней, если судьба меня и этого лишила?
Когда Деваяни мне бросила в лицо: «Позор!» — вся кровь во мне закипела. Деваяни не знает, какие узы нас с ней соединяют, не знает, что позор Шармишты — это и ее позор. Ведь мне достаточно произнести одно слово — и весь дворец перевернется кверху дном! Вся Хастинапура! Весь мир! Если я назвала бы отца моего ребенка!
Я вкусила бы мимолетную, но упоительную сладость мести. И осквернила бы обряд наречения маленького Яду. Одно слово — и погасли бы праздничные огни во дворце. Деваяни никогда бы не простила короля, она бы отравила ему жизнь упреками и укорами. Супружество было бы разрушено — кто знает, что еще могло бы произойти, произнеси я заветное имя.
Стать причиной бед для человека, которого люблю, — ради того, чтобы изведать сладость мести? Нет, никогда. Но и прослыть распутной девкой — сама не знаю, что заставило меня сказать о святом, о благословении… Но, сказав это, я вдруг почувствовала, что верю в истинность моей же выдумки. Но может ли ложь соединяться с чистыми намерениями?
Сколько яда было в голосе Деваяни, когда она спросила, не Кача ли этот святой? Будто не знает, как чист душою Кача, как оскорбительно само предположение, будто Кача мог нарушить обет безбрачия… И это Деваяни, всем сердцем любившая его! Забрасывать грязью белый лотос, как можно, как можно! Я же только сказала: великий святой! Уж если Деваяни хотела уязвить меня, могла бы назвать Яти. Но упоминать о Каче…
Деваяни унизила меня при всех в тот день, когда впервые появился Яти. Бедный Яти действительно безумен, а в чем причина его безумия, я так и не смогла понять…
Когда же Яти жил в Ашокаване, я всячески избегала его — он так злобно смотрел на меня, что от ужаса подкашивались ноги. Я никому не решалась пожаловаться и менее всего — королеве-матери, которая и так обливалась слезами при виде сыновнего безумия. Будь что будет, думала я.
Как-то ночью я проснулась, почувствовав, как чьи-то ледяные пальцы подбираются к моему горлу. Я хотела крикнуть, но пальцы душили меня. Не знаю, как удалось мне вырваться, распахнуть дверь в соседний покой. В полосе света, упавшей на ложе, я увидела Яти. Он не сделал попытки бежать, сидел на краю моей постели с чудовищной ухмылкой на лице. Не помня себя от страха, я позвала на помощь — Яти сорвался с места и выпрыгнул в окно… Потом пришлось всем говорить, будто мне приснился страшный сон.
И все же — пусть лучше бы Деваяни обвинила меня в связи с сумасшедшим — сказала бы, что он отец моего будущего ребенка! В конце концов, это унижало бы только меня. Но злоба, с которой она готова оговорить Качу…
Неужели любовь может бесследно пройти? Видимо, может, раз Деваяни предполагает в Каче худшее…
Ну и что? Деваяни способна забыть вчерашнюю любовь, а Шармишта — нет. Ни забыть, ни предать.
Что сказал бы Кача, если б услышал ядовитые слова Деваяни? Ах, Кача ничего бы не сказал. Кача просто улыбнулся бы.
Когда он пришел проститься со мной, уезжая из Ашокавана, я спросила:
— Когда же мы теперь увидимся, Кача?
Кача улыбнулся:
— Кто знает? Кто властен над судьбой? Она может завтра же вернуть меня сюда. Или закрыть мне путь в Ашокаван на десять лет, а то и на все двадцать.
Он недолго пробыл в Ашокаване, но укрепил мою душу. Кача дал мне новые силы, и я точно заново родилась.
— Где ты будешь находиться, Кача?