— Не бойся, — сказал ей Однопят.
Но крыса только сильнее испугалась, метнулась к отверстию в стене и мгновенно в нём исчезла. Солдат испугался тоже: вдруг она никогда не вернётся?
Однако к следующей кормёжке серая гостья появилась вновь.
Её ждали накрошенная еда и чашечка из хлебного мякиша, наполненная водой.
Человек сидел, точно каменный, затаив дыхание.
Крыса приняла угощение. Каждый кусочек она сначала брала зубами, потом придерживала передними лапками и, усевшись столбиком, деликатно съедала.
Аккуратно вылакала из чашечки воду. А потом принялась грызть саму чашечку. Увидав это, Однопят не выдержал — засмеялся хрипло. Он и не знал, что ещё способен смеяться.
— Умница, — похвалил он, — чего провианту пропадать.
При звуке его голоса крыса вздрогнула и с недогрызенной чашечкой в зубах побежала к дыре, забавно крутя боками.
Но сейчас он был уверен, что она возвратится, и оказался прав.
С неделю спустя она отважилась взять еду из его руки.
— Умница, — повторил солдат.
Ещё через несколько дней он в первый раз её погладил. Погладил по спинке мизинцем. Она — ничего, не укусила, не убежала, только ушки прижала. Снова служивый промолвил:
— Умница!
Так он её и нарёк.
Скоро Умница совсем осмелела и полюбила играть с человеком: то легонько, небольно покусывала его пальцы, то вскарабкивалась на плечо, то забиралась в карман. Теперь она ела с его ладони, умывалась и чистилась, сидя у него на коленях, и больше не пряталась в норку. А когда солдат ложился спать, тёплым комочком устраивалась на его груди, будто кошка.
Так в Доме Умников появился четвёртый обитатель, — единственный, кто поселился там добровольно и без ведома владельца.
Последний отчего-то не торопился заполнить оставшиеся помещения. То ли в Невоздании перевелись гении, то ли они научились скрывать свою гениальность, то ли король полагал, что далеко не каждый из них достоин Дома Умников, только неделя шла за неделей, месяц за месяцем, а из двенадцати камер девять по-прежнему пустовали.
Что до наличествующих жильцов, то их благополучием его величество весьма и весьма интересовался. Каждый день спрашивал, принимают ли они пищу и воду. Принимают, отвечали ему. Стало быть, живы и не рехнулись — во всяком случае, не настолько, чтобы перестать есть и пить.
Год спустя Зариций не выдержал — сам отправился взглянуть, что же происходит на третьем, нижнем этаже подземного здания за высоким круговым забором, обсаженным розами.
Сначала он решил проверить камеру Тарконта.
Давно, давно никто не отпирал её дверь. Однако брус засова легко скользнул в сторону, а электрический замок открылся от одного касания.
Правду сказал покойный Шиш: строители Дома Умников каждую мелочь сработали на совесть. Если, конечно, здесь можно говорить о совести.
Король знаком приказал охране оставаться в коридоре, шагнул внутрь — и на мгновение ослеп. Он успел забыть, какой пронзительный свет горит в камере. Невольно он зажмурился и вдруг услышал:
— А, это вы, государь.
Король приоткрыл глаза.
У стены напротив входа стоял исхудалый, обросший седой человек в донельзя заношенной одежде и спокойно смотрел на него сквозь очки.
Зариций попятился, не оборачиваясь, нашарил дверную ручку и дёрнул её на себя.
— В коридоре стоит моя охрана, — прошептал он.
— Позвольте им войти, — живо отозвался Такронт. — Я тут кое над чем работал… как раз закончил. Им, пожалуй, будет интересно. А вам, государь, тем более.
Только сейчас король заметил, что на мутно-синих стенах камеры ярко белеют строчки формул, колонки цифр, какие-то графики…
— С вычислениями можно ознакомиться потом, — перехватив его взгляд, сказал узник. — Лучше взгляните на иллюстрацию.
Он указал рукой на стену, и Зариций увидел рисунок.
— Что это? Шутиха?
— Недурно, недурно, ваше величество. — Физик одобрительно кивнул королю, точно студенту. — Очень даже недурно. Ведь тут изображена ракета. Летательный аппарат с реактивным двигателем, способный передвигаться в безвоздушном пространстве.
Король задохнулся, будто сам на миг попал в безвоздушное пространство:
— Ты… ты работал над этим здесь?
Учёный пожал плечами:
— Знания и очки оставались при мне. Нашлись и писчие принадлежности…
И он подбросил на ладони белый мелок. Нет, не мелок — то была маленькая белая косточка.
— Вы уж простите за исчёрканные стены, государь, — прибавил Тарконт, улыбаясь.