— Что произошло? — непонятно кого спросил пожилой, оглядывая царивший вокруг хаос. — Землетрясение? Картина, правда, нетипичная…
— А может, конец света, — беззаботно бросил молодой.
— Навряд, — сказал солдат. — Мир-то вроде ещё стоит.
— Простите, — продолжал седой, — вы оба — не сон? И ещё мне кажется, что здесь побывал король. Он даже грозился меня казнить.
— Если это сон, то общий, — отозвался чернявый. — Я тоже видел короля и слышал от него те же угрозы.
— Был король, был, да вышел весь, — изрёк солдат так мрачно, что те двое воскликнули в один голос:
— Что это значит?!
— Потом расскажу, — заторопил их Однопят, — пошли отсюда, ребята, пока путь свободен!
— А мои расчёты?! — вскричал тот, что постарше.
— А мои стихи?! — завопил тот, что помоложе.
Солдат, конечно, ничего не понял, так что отвечал наугад:
— Наверху запишете, наново!
И, одной рукой крепко взяв за локоть седого, другой — чернявого, потащил их, слегка упирающихся, к лестнице. На ходу он попытался рассказать, что сталось с королём. Те двое так и ахнули.
— Возможно, шаровая молния… — предположил седой.
— Самовозгорание человека! — решил чернявый.
Солдат промолчал.
Поддерживая друг друга, они поднялись наверх и свободно вышли из Дома Умников тем же путём, каким когда-то их втащили туда — через караульную будку, сейчас никем не охраняемую. Она оказалась неповреждённой.
Стена с железными воротами тоже была цела.
Но великолепные розовые кусты, выращенные вокруг неё, теперь валялись на земле, поджав корни.
Что-то сместилось в мире. Может быть, именно поэтому он всё ещё стоял.
…Погибель короля поначалу привела подданных в смятение. Во-первых, никто не мог понять, что всё-таки с ним произошло. Научные споры и дикие слухи на этот счёт не утихли до сих пор. Во-вторых, не то, чтоб Зариция оплакивали, просто люди растерялись, оставшись без правителя. Наследников у покойника не было. Где же взять нового монарха?
Тогда-то жители Невоздании спросили себя и друг друга: а надо ли? Дурен король — подданным мучение на много лет, а если даже хорош… ведь этот, последний, поначалу был — лучше некуда, и вот как всё обернулось. Ну их совсем, королей!..
— Кто же будет нами править? — возник резонный вопрос, и тут же нашелся ответ:
— Сами собой будем править. По очереди.
— А давайте попробуем!
— А давайте!
И стала с тех пор Невоздания — республика.
Службу РАСПРАВ разогнали первым же указом. С перепугу её бывшие бойцы в ближайшую ночь посжигали свои мундиры. Ну, а дальше? Надо на жизнь зарабатывать, только на какую работу возьмут с такими навыками? Да и что обычная работа в сравнении с их недавней службой? Взяли они и всем скопом подались за границу: может, какому-нибудь иноземному правителю понадобится их опыт? И не вернулись. Верно, их и вправду кто-то нанял, и в другой стране теперь тоже есть Служба Распределения Справедливости, то бишь Служба РАСПРАВ. Разве что называется она как-нибудь иначе.
Долго думали новые власти Невоздании, как поступить с Домом Умников. В конце концов там устроили музей ужасов отечественной истории. Посещают его, правда, всё больше иностранные туристы, а из местных — только школьные экскурсии. Остальных что-то не тянет.
Золотые монеты с профилем последнего короля вскоре изъяли из обращения. Это теперь за такой золотой нумизматы готовы отдать целое состояние.
А все мастера страны вернулись к своим искусствам и ремёслам.
Инженер Крептер возвёл ещё полдюжину мостов, один лучше другого; но на тот, на котором он стоял когда-то рядом с королём, больше не то что ступить — смотреть не хотел.
Те трое, что при Зариции были сообщниками-бунтовщиками — врач, фармацевт, и гончар — стали партнёрами и открыли гомеопатическую аптеку. Она существует и по сей день, и лекарства там отпускают не иначе как в глиняных кувшинчиках ручного производства.
Физик Тарконт всю оставшуюся жизнь совершенствовал свой проект ракеты. Увы, ещё долгое время стране было не до полётов в безвоздушном пространстве. Лишь через много лет по смерти учёного взмыл в небо серебристый аппарат невиданной конструкции и красоты — Тарконт-1.
Поэт Шмель продолжал сочинять стихи. Однако ни одно его творение не обрело такой славы, как те двенадцать строк. Народ превратил их в песню; её распевали и продолжают распевать по всей стране, даже перевели чуть ли не на все иностранные языки. Вот только об истинном авторстве текста почему-то забыли. Ещё при жизни поэта песню стали именовать народной.
Сам Шмель, бывало, интереса ради спрашивал исполнителей: