Агата поиграла носком сапожка, как лиса играет хвостом, предвкушая курятник.
– Записывайте! – великодушно согласилась она.
Мановением пальца был подозван Лелюхин. Старый чиновник подхватил перо с чернильницей, устроился перед дамой и стал записывать. Агата диктовала четко, описывая детали. Эфенбах слушал, боясь проронить слово, чтобы не спугнуть удачу. Пушкин не вмешивался. Наконец портрет был окончен. Эфенбах потребовал, чтобы Лелюхин прочел вслух, и остался доволен.
– Как с вас списано! – сказал он, бросая изучающий взгляд на Агату. – Прямо как с живой натуры.
– Ах, мой генерал, все красивые женщины похожи между собой, а некрасивые – некрасивы по-своему, – отвечала она, поигрывая ножкой.
Хоть на этот счет Лелюхин имел свое мнение, но перечить не стал. Скорее из-за приятельства с Пушкиным, чем не желая спорить с начальником. Он молча промокнул свежие чернила и отправился за стол. Пушкин подошел к нему и показал рисунок из блокнота.
– Василий Яковлевич, не припомните такого персонажа?
Чуть сощурившись, хотя глаза были еще сильные, Лелюхин всмотрелся в бородача.
– Не припомню среди наших знакомцев.
– И мне никто не приходит на память, – согласился Пушкин.
– Алёша, кто таков?
– Некий Агафон Копенкин, выдающий себя за медиума Алоизия Кульбаха.
– Точно не из наших, – с уверенностью сказал Лелюхин. – По какому делу подать в розыск?
– По известному: отравление в «Славянском базаре».
– А он каким боком там очутился?
– Надо у него спросить, – вырвав листок, Пушкин положил перед чиновником. – Разошлите по всем участкам описание. Вы его ловко составляете. Сильно надо красавца разыскать.
– Разослать-то дело нехитрое, – ответил Лелюхин.
Пушкин прекрасно понял намек: ну кто перед праздником будет разыскивать какого-то субъекта? Да ни один пристав и пальцем не пошевелит. Рапортовать будут бодро, да только в лучшем случае – в окно выглянут. На том розыск и закончится.
– Безнадежно? – тихо спросил Пушкин.
Лелюхин сочувственно пожал плечами.
– Разошлем непременно, – добавил он.
Между тем Эфенбах с Агатой заливались, как соловей и соловушка. Пора было разрушить идиллию, какой не место в сыскной полиции. Пушкин подошел и громко попросил разрешения обратиться. От такой невежливости Михаил Аркадьевич скривился.
– Ну что вам, куда, раздражайший мой?
– Нужно установить круглосуточное наблюдение.
Эфенбах невольно обменялся взглядом с Агатой: дескать, с какими скучными личностями приходится иметь дело. Оба прыснули, как шалунишки.
– Где желаете, расчудесный мой, наблюдательный пост поставить? – еле сдерживая смех, проговорил Эфенбах.
– В номере «Славянского базара», – сухо ответил Пушкин.
– Зачем же?
– Есть вероятность задержать убийцу и…
Тут уж Михаил Аркадьевич просто фыркнул.
– Ох, чудеса! Мало вам, что Кирьяков чуть заикой не остался? Опять фокусы? – Он понимающе кивнул Агате, которая улыбалась ласковой змеей. – Нет, раздражайший мой, забудьте глупости. Людей у меня нет.
– Есть, ваше превосходительство.
Эфенбах скривил кислую гримасу: спор становился неприятным.
– Что? Где? Когда? – Михаил Аркадьевич тщательно обвел комнату, показывая на пустоту. Если вычесть Лелюхина.
– Актаев. Молодой, толковый, смелый.
– Он такой смелый дома в простуде лежать. Прислал записку, отпросился болеть.
Пушкин не уступал.
– Ванзаров. Молодой, толковый, из столицы.
На него замахали, как на зимнего комара.
– Не хватало еще юношу нежного в бараний рог согнуть! Слышать не стану!
– Хорошо. Тогда я сам.
– И ни в каком случае. Не позволяю! – сказал Эфенбах, вставая. – Как тебе не лень, Алексей! Отправляйтесь спать. Никаких убийц. Запрещаю. Будет вам по орехам!
С этим Михаил Аркадьевич поцеловал у дамы ручку, выразился, как рад их знакомству, которое желает продолжить, и, чрезвычайно довольный собой, скрылся в кабинете. Подождав, когда дверь захлопнется, Агата встала и взяла Пушкина под руку, как дама, которую пригласили на прогулку.
– Ну будет вам, будет, – примирительно сказала она, заглядывая ему в лицо. Пушкин смотрел отстраненно в темнеющее окно. – Будете знать, как сажать за решетку нас, милых и невинных барышень. Поделом получили урок от этого индюка.
Последние слова Агата произнесла еле слышно.
Пушкин освободил свою руку.
– Насколько помню, обещали найти убийцу, – сказал он.
Агата оправила юбку, что женщина делает не задумываясь, по любому поводу и без повода, как говорил опыт сыскной полиции.