– Чиновник сыскной полиции Пушкин. Позвольте задать вам несколько вопросов.
Видимо, от волнения у Коччини стало плохо со слухом.
– Какой полиции? – переспросил он.
– Московской сыскной полиции.
– А-а-а, – проговорил Коччини, как будто хотел сказать: «Это другое дело!» Впрочем, так и не сказал. И быстро опомнился: – Но зачем? К чему сыскная? Полиция?
– Ваши отношения с госпожой Камаевой меня не касаются и не интересуют совсем.
– А-а-а, – опять выдавил фокусник, словно потерял навыки связной речи.
– Альфонс Коччини – сценический псевдоним. Как ваше настоящее имя?
– Артисту неприлично задавать подобный вопрос.
– Как вам угодно. Для установления личности сейчас проследуем в полицию.
Других аргументов не понадобилось. У синьора оказалось имя обычного российского обывателя. Такое на афишу не поставишь.
– Вы знакомы с господином Немировским Григорием Филипповичем?
Коччини изобразил трудные, но краткие раздумья.
– Нет, не имел чести.
– Однако знакомы с его супругой – Немировской Ольгой Петровной.
– Но откуда вы… – начал Коччини и успел поймать себя за язык. – Да, припоминаю, это одна из моих поклонниц. Кажется, просила автограф.
– Больше ничего у вас не просила?
– Чего именно?
– Например, помочь ее мужу.
– Ее мужу? В чем, простите?! – Коччини удивился вполне искренне.
– В небольшом деле – снять родовое проклятие.
Явное облегчение, которое испытал Коччини, было трудно скрыть.
– Господин полицейский, я фокусник, а не волшебник. Это высокое искусство. Я не занимаюсь магией, то есть шарлатанством.
– Вечером в воскресенье у вас была назначена встреча с Григорием Немировским, – сказал Пушкин.
– Да с чего вы взяли?
– Встреча должна была пройти в гостинице «Славянский базар» примерно около восьми вечера.
– Это просто смешно!
– Немировский снял номер четвертый, вы проживаете в соседнем номере, пятом. Вы виделись с ним в тот вечер.
Коччини в сердцах швырнул расческу на столик, подняв облачко пудры.
– Да не видел я его! – выпалил он.
Пушкин молчал. Давая возможность осознать, что было произнесено вслух. Коччини соображал быстро. Он нервно улыбнулся.
– Я не это имел в виду… Вы неправильно поняли…
– Его не видели? – сказал Пушкин. – Как же так? А он говорит, что видели.
– Что за глупость?! Он был мертвый! – выпалил Коччини.
Слово, которое не воробей, вылетело. Его не спрятать. Коччини решил по-другому. С места в карьер бросился к двери, выбил плечом, врезался в стену коридора, удержался кое-как на ногах и скользнул в сторону. Кто-то вскрикнул, получив от убегавшего пинок. Прочие звуки целиком потонули в музыкальном шуме со сцены.
Портье погрузился в раздумья. Нельзя сказать, что Сандалов имел привычку размышлять о своей жизни и задумываться, как прожить ее так, чтобы не было мучительно стыдно. Мысли его вольно бродили среди размышлений между счетом в банке, прикупленной дачкой по Ярославскому шоссе, вожделенным перстнем с брильянтом на мизинец, рождественским обедом у сестры и племянников, новым галстуком, праздничным подарком управляющему гостиницей, жмущими новыми ботинками и патентованным средством от импотенции на основе листьев африканского растения, о котором прочел в утренней газете. То есть мысли его ничем не отличались от хаоса, какой царит в голове каждого нормального москвича, да и вообще любого обывателя Российской империи. Что говорило об обретенном душевном спокойствии.
Действительно, атаки панического страха при мысли, что его выгонят с места и, чего доброго, посадят за решетку, отпустили. Сандалов обрел душевное спокойствие, надеясь, что и в этот раз сумел выкрутиться. Он вспомнил воровку-баронессу с некоторым умилением, дивясь, каким образом она сумела так ловко вертеть им. Даже грозный чиновник сыскной полиции теперь казался человеком приятным, во всяком случае незлым.
В гостинице наступил час предвечерней передышки, когда дневные поезда уже прибыли, вечерние еще только прибывали, а значит, новые гости не свалятся как снег на голову. Те, что уже проживали, наряжались в своих номерах, чтобы отправиться на вечерние увеселения в ресторан «Славянского базара» или в город. В холле было пустынно и тихо. Сандалов не обратил внимания на колокольчик входной двери. Мало ли кто вошел или вышел. Погрузившись в приятные размышления, он не заметил, как перед конторкой кто-то появился. Настольный звоночек вырвал из мягкого небытия. Сандалов встрепенулся и натянул дежурную улыбку.