– Как вам понравился спектакль?
– Спектакль? Точнее сказать, цирковой балаган, – последовал ответ, завершенный борьбой с зевотой.
– И вам ничего не показалось интересным?
– Госпожа Керн, мне не показалось. Я уверен, что хочу только одного – спать.
Его легонько пихнули в живот.
– Просила обращаться ко мне по имени, – требовательно сказала она. – Ну, раз ничего не заметили достойного, в таком случае… приглашаю отужинать. Завтрак был за вами, а ужин – за мной. Согласны?
Ему протянули маленькую ладонь. Вот так сразу соглашаться было нельзя. Его хотели заманить в ловушку, а хищница должна сама в нее угодить. Пушкин поломался для вида, заставил себя поуговаривать, честно зевал. И согласился.
У театра мерзли извозчики. Первый по очереди согласился за полтинник, цену грабительскую, отвезти в «Славянский базар». В другой ресторан Агата категорически отказалась ехать. «Где день начался, там он и закончится», – заявила она. Спорить с женщиной, которой пришла на ум шальная идея, не стал бы сам Лейбниц, не то что Пушкин. И он не стал.
В отличие от позднего завтрака, ужин собрал полный аншлаг. Официант с трудом нашел свободный столик. Да и то потому, что видел парочку утром и принял за постоянных гостей. Усевшись, Агата раскрыла меню и засмотрелась куда-то по левую руку. Пушкин глянул в ту же сторону.
Причина интереса открылась легко. Через три столика ужинал Петр Филиппович Немировский, как всегда жадно поглощая пищу. Рядом с ним сидела его жена, наряженная в простое черное платье с глухим воротом, не вязавшееся с атмосферой веселья, но указывающее, что дама носит траур. Он что-то сказал ей с набитым ртом. Супруга встала из-за стола, обошла его и взяла с дальнего конца графин с вином, до которого Петру Филипповичу лень было дотянуться. К ней на помощь несся официант. Успел как раз вовремя, чтобы подхватить из рук дамы графин и налить в бокал, сколько желал прожорливый господин. Официант хотел помочь даме сесть, она отказалась и неторопливо пошла к выходу из зала.
Агата следила за ними с таким интересом, будто давали представление цирковые артисты.
– А, понятно, – вдруг проговорила она, старательно пряча улыбку.
Пушкин вдруг понял, что не откажется от сытного ужина. Уж очень проголодался. И совесть не будет мучить, что его угощает дама и воровка. Ни крошечки не будет.
– Что там нашли? – спросил он.
– Так, пустяки, – ответила она легкомысленно, глядя на удалявшуюся блондинку. – Вам, мужчинам, не понять. Заказывайте что пожелаете.
Вовремя оказавшемуся рядом официанту Пушкин сделал заказ неприлично большой. Агата попросила чего-нибудь легкого, безразлично чего. Она еще заказала шампанского. Официант исчез. Они остались один на один. Кто-то должен был начать поединок.
– Кажется, обещали показать убийцу, – сказал Пушкин.
– Я всегда держу слово, – последовал ответ.
Шпаги обнажены. На выпад следовал ответный удар.
– Ничего не видел.
– Он был невдалеке от вас.
– Где-то в зале?
– Чуть дальше. Прямо у вас перед носом.
– Не умею различать затылки.
– Он был на сцене!
Кажется, Пушкин пропустил выпад и его приперли к стенке. Он должен был почувствовать острие клинка на шее. Но ничего не почувствовал.
– Кто-то из актеров? – мрачно, как побежденный, спросил он.
Агата торжествовала.
– Берите выше! Звезда всего представления!
Пушкин задумался, чтобы дать женщине насладиться минутой славы.
– Не пойму, о ком вы, – он продолжал изображать непонимание, доходящее до тупости.
Официант принес холодные закуски. И бутылку неплохого шампанского. Налив даме, он развернул горлышко к бокалу господина усталого вида, но тот отказался. Чем сильно удивил: в «Славянском базаре» шампанское принято пить ведрами. А чтоб отказываться…
Водрузив бутылку в центр стола, официант наконец исчез. Не зная того, он подарил Агате лишние мгновения радости. Поединок пора было кончать. Противнику осталось нанести последний, решающий удар. После которого он будет просить пощады. А она подумает, как с ним поступить.
– Убийца – знаменитый фокусник, звезда театра «Виоль», синьор Альфонс Коччини!
В этот миг ее противник должен был вскочить от удивления, схватиться за голову или хоть подавиться холодной бужениной. Ничего подобного не произошло. Пушкин меланхолично жевал, спокойно глотал и не думал давиться.
– С чего взяли? – равнодушно спросил он.
Радость победы немного поблекла. Не такого эффекта ожидала она. Агата не показала виду, как ей было неприятно.