– Куда же он испарился? – спросил Михаил Аркадьевич, подливая по рюмочке.
– Никто не знает! – Кирьяков плечами пожал. – Говорят, видели, как в большом волнении выбежал из театра.
Эфенбах поднял рюмочку, призывая чокнуться.
– Ну ничего, найдется. На расхудой конец Пушкина пошлем на розыски.
Рюмки устремились друг к дружке. Но не суждена им была встреча. Дверь кабинета бесцеремонно распахнулась, вошел невысокий моложавый господин с короткими аккуратными усиками, прямым носом и жестким, колючим взглядом. Одет был в теплое дорожное пальто, распахнутое, под которым виднелся строгий черный костюм. Гражданское платье не могло скрыть военную выправку.
– Господин начальник московского сыска?
Вопрос был задан таким тоном, что Эфенбах невольно опустил рюмку. В этом тоне ощущалась власть. Перед которой следовало встать. Что Михаил Аркадьевич и сделал. На всякий случай.
Кирьяков замер с рюмкой.
– С кем имею честь? – спросил Эфенбах, невольно одергивая сюртук. Он понял, какого сорта персону занесло.
– Жандармского корпуса ротмистр Дитц, – сказал гость ледяным тоном. – Прибыл первым поездом из Петербурга.
– Рады приветствовать, ротмистр, в стародавней нашей столице.
– Прошу оставить нас, – приказ был брошен Кирьякову через плечо.
Чиновник, от растерянности не зная, куда девать рюмку, выскочил, зажимая ее в пальцах. И старательно закрыл дверь.
Из внутреннего кармана Дитц вынул фотографическую карточку и предъявил, держа двумя пальцами.
– Вы прислали?
Михаилу Аркадьевичу не надо было всматриваться, чтобы узнать портрет.
– Непременно так, – ответил он, стараясь улыбаться.
– Где находится арестантская?
– Что вы, ротмистр, здесь дом обер-полицмейстера, не держим арестантской.
– Личность эта где содержится?
Таким тоном с Эфенбахом давно не разговаривали. Михаил Аркадьевич быстро умел сосчитать последствия, какие грозят лично ему. Сейчас главное – выиграть время. А там видно будет, пусть Пушкин выпутывается.
– Придалеко, в Петровско-Разумовском участке, – сообщил он, глазом не моргнув. – Ближе ничего не нашлось, камеры перезаполнены – народ шалит и пьет.
– Прошу предоставить полицейскую пролетку.
Тут уж Михаил Аркадьевич замахал руками.
– Что вы, господин Дитц! Да разве посмеем с путей вас утруждать! Располагайтесь, сей час чаю подадим. А злодейку вам в ручки доставим целостно!
Видимо, ротмистр не выспался в ночном поезде. В лице его, стянутом строгостью, появилась мягкость, он снял шляпу и с видимым облегчением сел. Но от предложенной рюмки отказался.
– Что же случилось? – хлопотливо спросил Михаил Аркадьевич. – Мы же только запрос в картотеку Департамента полиции отправили на ее счет.
– Барышня совершила преступление против государственного устройства, – устало сказал Дитц. – Дело секретное, подробности разглашению не подлежат.
– Ай, яй, яй! – только и сказал Эфенбах. – Так пойду распоряжусь доставить ее и насчет чая.
С этим и вышел из кабинета. Начальник сыска прекрасно понимал, что случилось и во что его втравили. Воровка оказалась не уголовной преступницей, а политической. Чего доброго, революционерка и бомбистка. Недаром ее жандармы разыскивают. Может, готовит бомбу для московского градоначальника, светлейшего князя Михаила Сергеевича. А он отпустил, поверил глупейшей болтовне. Как бы без пенсии ногой под зад не выкинули!
Лелюхин со слов Кирьякова уже знал, что случилось нечто внезапное. Недавно милый начальник предстал перед чиновниками грозовым облаком. Так что они сами собой встали по стойке «смирно».
– Где Пушкин? – незнакомым, злым и шипящим тоном проговорил Эфенбах. – Где этот негодяй распрекрасный?
– Не могу знать, – ответил Лелюхин.
– Спит небось, – вставил Кирьяков.
Михаила Аркадьевича было не узнать.
– Найти немедленно! Его и девку злостную! Марш! – прорычал он шепотом.
Чиновники бросились исполнять. Эфенбах успокоил дыхание, пригладил волосы, натянул улыбку и шагнул в свой кабинет. Как в прорубь.
Глаза Пушкина налились кровью. Ночь была бессонной и долгой.
Посланный в Городской участок коридорный вернулся с дежурным городовым Митяевым и парой младших городовых. Сильно смущаясь, Митяев на ушко объяснил ситуацию: господин пристав отбыл в гости с супругой и где находится, никто не знает. Нахождение доктора Богдасевича известно, но пока не проспится, будить бесполезно. Что же до чиновника Зарембы, который мог вести протокол, то он вечером отбыл домой. Так что придется дожидаться утра. Пушкин выразил городовым благодарность за усердие и расставил на посты, чтобы отгонять непрошеных гостей. Сам же призвал на допрос Екимова с Лаптевым. Ну и Сандалова, куда же без него.