— А что второй корабль?
— Он тоже спасся. На той же неделе он, к великой нашей радости, появился. На нём был мерзавец Сармьенто, который теперь обвиняет меня, что я нарочно его покинул. Ещё он говорил, что из-за меня провалилась вся экспедиция, потому что он якобы знал, где находится новый континент, а я не нашёл его. Это была тяжкая клевета. Он повсюду распространял её, прибавляя всякие небылицы, и пожаловался на меня мексиканским властям. Я велел арестовать его, чтобы он перестал нам вредить. Ему удалось бежать.
Потом он отрицал своё бегство, уверяя, будто я второй раз бросил его, высадив на берег против его воли. По его словам, я неожиданно вышел в море.
Я много говорю вам об этом человеке, донья Исабель, потому что вы, как и все в Лиме, должны, полагаю, знать о нашей распре и как дорого она мне обошлась.
11 сентября 1569 года я увидел берега Перу. Мы отплыли отсюда двадцать два с лишним месяца тому назад... Из ста шестидесяти человек я потерял тридцать пять. Впрочем, я избежал нескольких бунтов и привёл оба корабля в порт. Итак, донья Исабель, вы всё знаете!
— Как «всё»? Я ничего не знаю! Что случилось, когда вы вернулись?
— Вы действительно хотите знать, что было дальше?
— Недостаёт ещё пятнадцати лет поисков.
— Поисков? Пятнадцати лет борьбы и тяжб! Высадившись в Лиме, я узнал, что мой дядя губернатор Лопе Гарсия де Кастро отозван в Мадрид, а преемник его — не кто иной, как дон Франсиско де Толедо, смертельный потомственный враг моей семьи. Для меня начались неприятности.
Я немедленно отправился к Толедо доложить о своих открытиях и вернуть королевский штандарт. У меня было чувство, что я выполнил свою миссию. Я был первым мореплавателем, который пересёк Тихий океан в Южном полушарии. Я нанёс на карту, прежде совершенно чистую, два десятка земель, которыми завладел от имени Испании. Я открыл большой архипелаг, богатый ископаемыми, который мои люди нарекли Соломоновыми островами. Толедо выслушал меня. А через четыре месяца, в феврале 1570 года, он согласился отправить королю письмо, удостоверяющее, что я хорошо потрудился и проявил больше рассудительности, чем можно было ожидать от моих двадцати пяти лет. В то время мне было уже двадцать семь, но это неважно. Он прочитал мне начало этого послания, по которому у меня создалось впечатление, что он собирается поддержать мой план новой экспедиции, но утаил остальное, где ругал меня последними словами.
Мерзавец Сармьенто — географ, жаловавшийся на меня в Мексике — был из его окружения. Сармьенто наплёл ему, что Его Величество отнюдь не обязан обращать ко Христу Соломоновы острова, поскольку они не упоминаются ни в одной папской булле. Я совершил ошибку: взорвавшись, громко заявил, что папа и не мог их упоминать, потому что никто о них не знал, покуда я не открыл их!
Как бы то ни было, недобросовестность Сармьенто дала Толедо в руки необходимое оружие. Во втором докладе он привёл множество доводов, которыми приближённые короля пользовались, чтобы отвратить его от новых завоеваний. Для Испании и так нелегко удерживать свои колонии и управлять ими; нет никакого смысла добавлять к нынешним сложностям множество проблем, которые повлечёт за собой новое путешествие в неизвестность. Но это было ещё не худшее из препятствий, с которыми мне пришлось бороться в наступающие годы.
Всё решительней обращаясь против меня, Толедо написал королю третье письмо с советом не слушать болтунов и обманщиков, которые могут явиться в Испанию со своей ложью. Что касается лжи и обмана, то на это как раз Толедо и Сармьенто были мастаки! Они препятствовали моему отъезду, но через два года после возвращения с островов я прибыл в Мадрид.
Началось бесконечное сидение, чтобы получить аудиенцию у нашего доброго короля, Его Величества Филиппа II. Ожидание продолжалось три года. Тем временем я старался употребить свои средства, чтобы подарками и пирами завоевать дружбу великих вельмож, которые могли ввести меня ко двору.