Поэтому он только закусил губу и замолчал. Он даже поклонился мне — очень низко. Двурушник — я тебе уже говорила. Лицемер.
Перед аделантадо он вёл себя со мной нарочито любезно и почтительно, но был глубоко уязвлён. Моё вмешательство потрясло его. А ведь «Санта-Исабель» я купила на своё приданое и деньги родных, я была её хозяйкой. Её повреждение меня прямо касалось!
Он так не считал. По его мнению всё, что касается моря, было его делом, а не моим. Я не имела прав гражданства на собственных кораблях. Как и его врагу полковнику Мерино-Манрике, ему была противна сама мысль о том, что женщина куда-то суётся. В глубине души он обвинял меня в том, что я командую собственным мужем. «Дьявол держит нас в когтях...» Он боялся, что я и им стану командовать. Соблазню его людей, переманю его матросов. «Дьявол среди нас...» Да, это была угроза. Он имел в виду моё пребывание на борту. Я знала это. И все это знали.
Началась битва на новом театре — теперь между им и мной. Аделантадо прервал нас:
— Довольно! Хватит спорить о всяких глупостях. Поднимаем якоря послезавтра. Всем быть готовыми!
На самом деле он рассчитывал, что помочь ему приготовиться и успокоиться смогу я...
Должно быть, последняя ночь в Лиме с 8 на 9 апреля 1595 года была худшей в его жизни. По крайней мере, то был один из мигов самых страшных сомнений.
А я хлопотала по дому. Вместе с Марианной и множеством служанок носилась из комнаты в комнату. Списки, списки, списки... Книги, одежда, всё прочее...
Скоро должен был заняться день. День отплытия...
Альваро сидел за столом и оглядывал тот мир, который собирался покинуть. Я чувствовала, что он в тревоге... Или это мой страх ему передался? Он смотрел, как мы с Марианной упаковываем последние подсвечники, посуду, ткани, тюфяки...
И я услышала его вздох:
— Надеюсь, всё это не слишком поздно...
Я в это время пыталась закрыть очередной баул и ответила, даже не подняв головы:
— Что значит поздно?
— В это странствие должен был отправиться такой человек, каким я был когда-то...
Тут я не выдержала:
— Как ты можешь так говорить? Ты же так долго ждал!
— Вот именно. И эти годы меня износили.
— Чепуха! Ты в расцвете сил.
— Я ощущаю бремя лет на плечах, холод времени в костях... Мне пятьдесят четыре года.
— И что? Ты же выиграл сражение!
— И при том, Исабель, потерял силы и веру. Я старик.
— Ты? Старик? Какой ты старик, Альваро! Ты можешь всё. И я с тобой. Вместе мы можем сотворить невозможное. Ты же знаешь!
— Твои братья уже поссорились с капитанами, Кирос — с Мерино-Манрике... Подождём-ка ещё месяц.
Он высказал как раз то, о чём я думала. Все эти доводы крутились у меня в голове весь день, и я пришла к такому же заключению.
Подождать? Да я только этого и хотела!
Да, но как? Один только взгляд на оставленный в помещении кавардак убеждал: мосты мы уже сожгли. Наш дом был продан, энкомьенда заложена, движимое имущество тоже распродано. У нас в Перу ничего больше не оставалось.
«Так. Ну и что? — говорил мне внутренний голос. — Что с того, что вокруг беспорядок? Мы всё-таки можем остаться! Надо просто устроить жизнь заново. И в Лиме для нас всё пойдёт на лад...»
Верно, верно, мы можем ещё помедлить. Ещё подождать.
Только чего?
Я отмела эту мысль и сказала мужу как раз обратное тому, на чём настаивала несколько часов назад:
— За братьями я прослежу. Кироса, Мерино-Манрике и адмирала отодвину. Мне хватит сил облегчить тебе бремя.
Правда была в том, что меня тоже сковывало сомнение. На той неделе, среди хлопот и суеты, я заступилась за Лоренсо. Вмешалась в драку, когда поссорились Мерино-Манрике и Кирос. Но теперь...
Теперь я думала: мы ведь и в самом деле не обязаны рисковать, покидая любимую землю... К чему пускаться на поиски этого нового континента? Осваивать неведомые острова? Просвещать варварские племена? Строить церкви, дворцы, города? К чему? Какая надобность самих себя заставлять заниматься такими глупостями?
Нет, было ещё не поздно. Я могла остаться дома и снова зажить счастливой жизнью с любимым человеком.
Сердце сжималось при мысли о матушке. О тебе, Петронилья... Увижу ли я вас снова? Увижу ли отца? Где мы будем, где я буду через год? Кем стану? Королевой четырёх частей света — или блюдом на пиру каннибальского царя? Может, мои руки и ноги зажарят на вертеле, как зажарили людей аделантадо? А череп расколют, как грецкий орех?
К чему это?
Но Альваро тосковал, и я была обязана отогнать от себя все эти вопросы, успокоить его, весело сказать: