— И я того же мнения, — подтвердил сидевший у Фальраха на плечах Никодемус.
Эльф очень хорошо помнил, что бесполезно спорить с Эмерелль, если она что-то вбила себе в голову. Поступить посвоему возможно только в том случае, если он предугадает возможные трудности раньше королевы, осторожно проведет ее по верному пути и оставит в плену иллюзии, будто она выбрала этот путь сама. Но Эмерелль изменилась. И он тоже. Ему стало труднее принимать решения. Иногда у него возникало чувство, что он — уже не он. Не Олловейн ли это? Неужели формируется новое сознание мечника? Сколько времени потребуется белому рыцарю на то, чтобы снова занять свое тело?
Фальрах окинул взглядом горный пейзаж, исполненный дикой прелести. По мнению эльфа, для осеннего дня было жарковато. Но нужно наслаждаться моментом. В какой-то миг он просто отойдет за спину Олловейна. Интересно, как это будет? Станет ли он безучастным зрителем, вынужденным просто наблюдать за жизнью Олловейна, не имея возможности повлиять на нее? Или померкнет совсем?
Он разглядывал Эмерелль, шедшую впереди по узкой козьей тропе. Она двигалась уверенно, не колеблясь. Каждое ее движение было исполнено грации. Она была чудесной женщиной. Легко было влюбиться в нее. Из-под платка, под которым она скрыла свои уши, выбились две каштановые пряди.
Слегка вьющиеся, они покачивались при каждом шаге эльфийки. Фальраху вспомнились далекие ночи любви, когда он зарывался лицом в ее волосы. Он еще помнил их запах. Больше всяких духов он любил в нем аромат леса.
Вспомнилась ему и любовная игра в горном ручье в Сожженных Землях. Так хотелось прикоснуться к эльфийке…
Лежать рядом… Фальрах очень хорошо знал свои слабости.
Ему нужно было, чтобы его любили. И требовал он не только чувство. Ему необходимо было обнимать женщину, которая принадлежит только ему. Он мог бы получить Найлин. Она была великолепной танцовщицей. Одно лишь воспоминание о том, как она прижималась к нему, когда они плыли посреди этого странного свечения, возбуждало. Она хотела его и была очень соблазнительна. Эльф слегка сожалел, что оттолкнул ее.
Он хотел возлюбленную князя под волнами — каждой клеточкой своего тела. И она чувствовала это. Да и скрыть было нельзя, поскольку танцевали они обнаженными.
Но Фальрах отчасти и гордился тем, что устоял перед соблазнительницей. Нет, перед собой. Перед той злополучной страстью к телесной любви. Жаждой экстаза. Он хотел Эмерелль. Снова взглянул на ее волосы. Возможно, он никогда не был к ней ближе, чем в этот миг.
Внезапно королева остановилась. Впереди узкая тропа расширялась. В тени кедров отдыхала группа воинов. Шлемы они сняли. В отряде было восемь вооруженных солдат и один крестьянин.
— Позволь мне поговорить с ними, — прошептала Эмерелль.
Фальрах обругал себя за то, что глубоко погрузился в свои мысли и оказался застигнут врасплох.
Эльфийка зашагала навстречу воинам. Теперь они заметили ее. Один сказал что-то, остальные расхохотались. По крайней мере они не чувствуют угрозы, подумал Фальрах. Это хорошо.
А чего им беспокоиться? Они ведь видят всего лишь женщину и мужчину, который хоть и вооружен, но не может вынуть привязанный за спиной меч, пока на плечах его сидит ребенок.
— Как видишь, мы ходили к оракулу, почтенный воин. Ее знаки на наших лицах, и мы не имеем никакого отношения к пиратам, которых вы ищете.
Приземистый мужчина, к которому она обратилась, похоже, был командиром. Его бронзовый доспех и поножи были великолепного по человеческим меркам качества. Мясистые, слегка выпяченные губы не вязались со строгими серыми глазами, иссиня-черной щетиной на щеках и редеющими волнистыми волосами, уже седыми на висках.
— Почему вы здесь? Ваша лодка наверняка в бухте оракула.
Почему вы бежите, если не имеете отношения к пиратам?
— Мой муж опасался, что благородные граждане Искендрии не станут задаваться вопросами. Он думал, что после сражения вы убьете всех, кого обнаружите в бухте. Поэтому решил, что стоит уйти в горы, а позже нанять рыбацкую лодку и вернуться на родину.
Искендриец презрительно поглядел на Фальраха.
— Вот как, носильщик твоего ребенка принимает такие решения. А впереди идешь ты. И заговорила со мной ты. Как это все понимать?
Некоторые воины рассмеялись.
— Ты умный человек, от которого не ускользают даже мелочи, — вежливо ответила Эмерелль, но Фальраху показалось, что он услышал оттенок недовольства в ее голосе.
Невольно вспомнился зал суда в Фейланвике.
— Поскольку я действительно не имею никакого отношения к пиратам, то легко могу объяснить. Мы родом из Марчиллы. Мой муж плохо понимает язык, на котором мы говорим. Поэтому говорю я. И… — Она нарочито смущенно склонила голову. — А впереди я иду потому, что моему мужу нравится смотреть, как я покачиваю бедрами.
Воины заржали словно кони. Не смеялся только предводитель.
— Ты так легкомысленно говоришь о своей привлекательности, женщина. И ответы твои слишком быстры, слишком умны. Сказать, что я о тебе думаю? Мой князь-священнослужитель Промахос был убит женщиной, которая втерлась к нему в доверие. Или скажем иначе: шлюхой, любовное искусство которой заставляло его думать чем угодно, кроме головы. Я никогда не встречался с ней, но говорят, что она — хрупкая красивая женщина с темными волосами, которая быстро соображает. Женщина, которая умеет завоевывать сердца. Эта женщина бежала к князю Тигранесу — после того как совершила кровавое злодеяние в Искендрии. Мы ищем ее уже много лет. Похоже, что она бежала вместе с принцем-пиратом. И вот передо мной стоит красивая хрупкая женщина, которая еще, к тому же, умна…
— А если все же правда то, что сказала я?
— Посмотри на это с нашей точки зрения, прекрасная незнакомка. — И он мило улыбнулся.
Фальрах увидел, как напряглась Эмерелль. Он тоже повел плечами, чтобы Никодемус приготовился прыгать.
— За каждого пирата, которого отыщем в горах, мы получим золотую монету. Если я вообще не буду думать об истинности твоей истории, то в руках у меня окажется три золотые монеты. Но если ты — та женщина, которую ищут, и я привезу тебя, то получу тысячу золотых монет. А если та, кем я тебя считаю, — взять тебя будет сущее удовольствие. Такая радость, в которой я не откажу и своим ребятам, потому что в море мы давно и уже позабыли, каково это — оказаться у женщины между ног.
— Думаешь, я позволила бы нанести татуировку на лицо, если бы вынуждена была жить своей красотой?
— Я думаю, что ты сделала бы все, чтобы уйти от возмездия.
— Значит, ты не видишь возможности просто отпустить меня? — Эмерелль немного наклонилась, словно выражая смирение.
— Я был бы глупцом, если бы сделал это.
— Видишь ту чайку наверху?
Воин поднял голову. В этот миг Эмерелль потянулась за его мечом, выхватила его из ножен и плавным движением перерезала мужчине горло.
— Ты сам решил жить меньше, чем требуется помету чайки, чтобы с неба долететь до земли, умный человек.
Воин попятился. Схватился за горло. Эльфийка протиснулась мимо и вонзила короткое искендрийское оружие в живот следующему солдату.
— Прыгай!
Лутин отреагировал мгновенно. Фальрах извлек оба своих меча и прыгнул вперед.
Воины были настолько удивлены, что только один из них успел обнажить оружие.
Эмерелль метнула короткий меч, вошедший одному из солдат прямо в грудь.
— Дай нормальный меч, Фальрах! — крикнула она, когда он встал рядом с ней.
Оцепенение спало. Оставшиеся воины принялись с руганью тащить на свет божий свои клинки, убежденные, что имеют дело с мнимой шлюхой и ее телохранителем и сумеют победить.
Фальрах устремился вперед. Сделал обманный выпад, целясь в ногу воина, стоявшего перед ним. Когда тот парировал у земли, эльф ударил ладонью в сгиб локтя противника. Не задумываясь предоставил сражаться своему телу. То был кровавый танец. И Эмерелль, похоже, владела этим искусством не менее виртуозно, чем он.
Спустя десять ударов сердца в живых остался только крестьянин.
— Ты пойдешь с нами, — решительно произнесла Эмерелль. — Отведешь в ближайшую рыбацкую деревню и поможешь украсть лодку.