— А разве то, что родному брату вы предпочитаете чужого, — не измена? И притом гораздо большая.
— Разъясните мне, Франсуа, в чем и как я изменила вам?
— Разве не вы вчера просили брата Карла пощадить короля Наваррского?
— Так что же? — спросила Маргарита с притворным простодушием.
Герцог вскочил с места и вне себя два или три раза обошел комнату, потом вернулся к Маргарите и взял ее неподвижную, застывшую руку.
— Прощайте, сестра, — сказал он, — вы не захотели понять меня, так пеняйте на себя за все несчастья, какие могут случиться с вами.
Маргарита побледнела, но осталась сидеть на месте. Она видела, как герцог выходил из комнаты, но даже не пошевельнулась, чтоб удержать его. Однако едва он успел потонуть во мраке потайного хода, как сам вернулся обратно в комнату.
— Слушайте, Маргарита, я забыл сказать вам одну вещь: завтра в этот самый час король Наваррский будет мертв.
Маргарита вскрикнула; мысль, что она является орудием убийства, внушала ей необоримый ужас.
— И вы не воспрепятствуете этому убийству? — спросила она. — Вы не спасете вашего лучшего друга и самого верного союзника?
— Со вчерашнего дня мой союзник не король Наваррский.
— А кто же?
— Герцог Гиз. Разгром гугенотов сделал Гиза королем католиков.
— Сын Генриха Второго признает своим королем какого-то лотарингского герцога!
— Вы, Маргарита, в дурном настроении и ничего не понимаете.
— Должна сознаться, что я тщетно пыталась проникнуть в ваши мысли.
— Вы, дорогая сестра, по своему происхождению не ниже принцессы де Порсиан, а Гиз так же смертен, как и король Наваррский. Теперь предположите три вполне возможных обстоятельства: первое — что наш брат, герцог Анжуйский, будет избран польским королем; второе — что вы полюбите меня, как я люблю вас; ну и третье… третье — что я стану французским королем, а вы… вы… королевой католиков.
Маргарита закрыла лицо руками, пораженная дальновидностью этого юноши, которого никто при дворе не решился бы назвать умным.
— Значит, вы не ревнуете меня к герцогу Гизу, как к королю Наваррскому? — спросила Маргарита после минутного молчания.
— Что было, то было! — тихо ответил герцог Алансонский. — А если было к чему ревновать Гиза, так я и ревновал.
— Осуществлению этого замечательного проекта мешает только одно.
— Что?
— Я не люблю герцога Гиза.
— Кого же вы любите теперь?
— Никого.
Герцог Алансонский, перестав понимать Маргариту, изумленно взглянул на нее, тяжело вздохнул и вышел из комнаты, сжимая холодной рукой лоб так крепко, словно боялся, что он треснет.
Маргарита осталась одна и задумалась. Ее собственное положение представлялось ей ясно и определенно. Король лишь не препятствовал Варфоломеевской ночи, а осуществили ее Екатерина Медичи и герцог Гиз. Герцог Гиз и герцог Алансонский теперь объединятся, чтобы извлечь из этого события возможно больше выгод. Смерть короля Наваррского сама собою вытекала из этого великого разгрома. Как только умрет король Наваррский, королевство его захватят. Тогда она, Маргарита, останется вдовой — без трона, без власти; а дальше — монастырь, где у нее не будет основания даже тихо скорбеть, оплакивая смерть своего мужа, который никогда им не был.
На этом мысли ее были прерваны: Екатерина Медичи прислала спросить, не желает ли Маргарита совершить вместе со всем двором паломничество к расцветшему боярышнику у кладбища Невинно убиенных.
Первым побуждением Маргариты было отказаться. Но подумав, что во время такой прогулки представится, быть может, случай узнать что-нибудь новое о судьбе короля Наваррского, Маргарита решила ехать. Она велела сказать, что если ей подадут лошадь сейчас, то она готова сопровождать их величества.
Через пять минут явился паж и доложил, что если королева желает ехать, то может сойти во двор, так как процессия сейчас трогается в путь.
Король, королева-мать, Таван и самые знатные католики уже сидели на лошадях. Маргарита быстрым взглядом окинула всю эту группу человек в двадцать: короля Наваррского здесь не было. Зато была баронесса де Сов, и Маргарита, обменявшись с ней взглядом, поняла, что возлюбленная ее мужа хочет ей что-то ей сказать.
Участники прогулки двинулись в путь и по улице Астрюс выехали на улицу Сент-Оноре. При появлении короля, королевы Екатерины и католических главарей собралась толпа и двинулась все нарастающей волной за королевской кавалькадой, крича:
— Да здравствует король! Да здравствует месса! Смерть гугенотам!
Кричавшие потрясали еще дымящимися аркебузами и окровавленными шпагами, которые свидетельствовали о доле участия каждого из них в только что совершившихся убийствах.
Когда процессия поравнялась с улицей Прувель, она встретила людей, тащивших обезглавленный труп. Это было тело адмирала Колиньи. Его волокли на Монфокон, чтобы там повесить вверх ногами.
На кладбище Невинно убиенных кавалькада въехала через ворота со стороны улицы Шап, теперь улицы Дешаржер. Духовенство кладбища, предупрежденное о приезде короля и королевы-матери, ждало у ворот, чтобы приветствовать их величества хвалебными речами.
Пока Екатерина слушала обращенную к ней речь, баронесса де Сов воспользовалась этим, чтобы подойти к королеве Наваррской и попросить разрешения поцеловать у нее руку. Когда королева Наваррская протянула руку, баронесса наклонилась и, целуя руку, всунула Маргарите в рукав свернутую трубочкой бумажку.
Несмотря на то, что баронесса очень ловко и всего на одну минуту оставила королеву-мать, Екатерина тотчас заметила ее отсутствие и обернулась в то мгновение, когда ее приближенная дама целовала Маргарите руку.
Обе женщины заметили этот молниеносный, пронизывающий взгляд, но не смутились. Баронесса отошла от Маргариты и заняла свое место около Екатерины.
Ответив на обращенную к ней речь, Екатерина с улыбкой поманила пальцем королеву Наваррскую.
Маргарита подошла.
— Эге, дочь моя! Оказывается, вы в большой дружбе с госпожой де Сов? — спросила королева по-итальянски.
Маргарита усмехнулась, придав своему красивому лицу самое кислое выражение, какое только могла изобразить.
— Да, — ответила она, — гадюка подползла ко мне и укусила в руку.
— Так-так! — сказала с улыбкой Екатерина. — Сдается мне, что ты ревнуешь.
— Вы ошибаетесь, мадам, — ответила Маргарита, — я не ревную короля Наваррского, потому что он меня не любит. Я лишь умею отличать друзей от врагов, люблю тех, кто меня любит, и не выношу тех, кто ненавидит меня. Иначе я не была бы вашей дочерью.
Екатерина улыбнулась, показав своим видом, что если у нее и были подозрения, то они рассеялись. Кроме того, в эту минуту внимание королевы-матери привлекли новые паломники. Прибыл герцог Гиз во главе отряда дворян-католиков, еще возбужденных происходившею резней. Они сопровождали обитые дорогой тканью крытые носилки, остановившиеся перед королем.
— Герцогиня Неверская! — воскликнул Карл IX. — Так выходите же, красавица и рьяная католичка, примите наши поздравления! Мне рассказали, что вы охотились за гугенотами из своего окна и одного убили камнем, — это правда?
Герцогиня Неверская густо покраснела.
— Ваше величество, — тихо ответила она, преклоняя колена перед королем, — совсем другое: мне посчастливилось приютить у себя одного раненого католика.
— Отлично, отлично, кузина! Служить мне можно двумя способами: или истреблять моих врагов, или содействовать моим друзьям. Каждый делает что может. И я уверен, если бы у вас была для этого возможность, то и вы сделали бы больше.
В это время народ, видя полное согласие между Карлом IX и лотарингским домом, кричал во все горло:
— Да здравствует король! Да здравствует герцог Гиз! Да здравствует месса!
— Анриетта, вы с нами в Лувр? — спросила королева- мать красавицу герцогиню.
Маргарита толкнула локтем свою приятельницу; герцогине поняла этот знак и ответила:
— Мадам, если на это не будет приказания вашего величества, то — не в Лувр; у меня есть в городе одно дело, общее с ее величеством королевой Наваррской.