Витри во время ареста маркизы д’Анкр забрал её драгоценности, которые Людовик ХIII подарил жене (в том числе и знаменитые алмазные подвески). Но это была лишь капля в море. Состояние Леоноры было огромным: она лично владела маркизатом Анкр, особняком на улице Турнон, поместьем Лезиньи и крупными суммами в разных банках Парижа, Лиона, Рима, Флоренции, Антверпена. Венецианский посол говорил, что её состояние оценивалось в 15 миллионов ливров – сумма, равная трём четвертям годового бюджета Франции, не считая драгоценностей и серебряной посуды на миллион ливров. Было условлено, что Людовик ХIII отдаст всё имущество Кончини Люиню. Маршал был мёртв и фаворит короля мог располагать его имуществом, титулами и должностями. Но Леоноре принадлежала основная часть состояния, и она была жива. Поэтому необходима была конфискация имущества. Это означало смертный приговор. Людовик ХIII, желавший окончательно разделаться с четой Кончини, легко согласился на это решение, подсказанное Люинем, и 9 мая подписал указ о начале следствия.
Но вскоре стало ясно, что собранных данных о финансовых махинациях и вмешательстве в государственные дела недостаточно, чтобы приговорить Леонору к смерти за оскорбление величества. Тогда Люинь решил заставить судей рассмотреть также обвинение в колдовстве. На что Галигаи спокойно ответила судьям:
– Я никогда не использовала никаких других заклинаний, кроме своего ума. Стоит ли удивляться, что я правила королевой, у которой его вообще нет?
Но судьба Леоноры была решена, и 8 июля 1617 года суд вынес ей смертный приговор. В тот же день её посадили на телегу и повезли на Гревскую площадь. Огромная толпа встретила бывшую маркизу д’Анкр враждебными выкриками:
– Дьяволица! Ведьма!
Леонора, твёрдо ступая, поднялась на эшафот и громко сказала, что прощает короля, королеву-мать и весь народ. Одним ударом палач отрубил ей голову и бросил в костёр, пылающий возле эшафота. Ришельё в «Мемуарах» свидетельствует, что она удивила всех своим мужеством и многие стали оплакивать её судьбу.
Людовик ХIII предпочёл в этот день уехать из Парижа, но, вернувшись, не мог найти покоя даже ночью: рассказ о казни, повторенный несколько раз придворными, постоянно всплывал в его памяти.
Люиня угрызения совести не мучили. Он присвоил всё имущество маркизы д’Анкр, правда, когда общество выразило своё неодобрение, избавился от особняка на улице Турнон. И только путём бесконечных переговоров смог получить часть сумм, помещённых в заграничные банки.
Узнав о перевороте, герцог де Бульон воскликнул:
– Харчевня осталась прежней, только вывеска поменялась!
– Теперь Люинь будет «Анкром короля», – прозорливо добавил папский нунций Бентивольо.
Один фаворит сменил другого: место Кончини занял Шарль д’Альбер, которому тогда было тридцать девять лет. В одночасье он стал комендантом Бастилии, капитаном Тюильри, государственным советником и камергером. Людовик, хоть и провозгласил себя королём, но из-за молодости нуждался в руководстве. Однако Люинь, краснобай, как все южане, но известный трус, менее всего подходил для этого. Осознавая свою слабость, фаворит короля в день убийства Кончини призвал, как известно, бывших министров Генриха IV («бородачей», как их все называли).
Главную роль в управлении страной теперь играл королевский Совет. Людовик ХIII, принимавший участие в заседаниях по утрам, передавал слово всем по очереди и внимательно выслушивал каждое мнение, следил за порядком, не позволяя прерывать выступающего. Решения принимали большинством голосов, а в случае разногласий последнее слово оставалось за королем. Людовик говорил мало, но всегда чётко и по делу. Король также давал аудиенции иностранным послам. Обычно их принимал статс-секретарь по иностранным делам, но если посол настаивал на личной встрече с монархом, тот ему не отказывал и вел себя подчёркнуто учтиво.
– Воистину, оказалось, что он лучше понимает в делах, чем можно было себе представить, – удивлялся нунций Бентивольо.
На длинные и витиеватые речи дипломатов Людовик отвечал так же кратко и чётко, как и на заседаниях Совета. Проявить твердость ему пришлось уже в начале июня, когда Испания попыталась спровоцировать конфликт с Савойей – своим бывшим сателлитом, перешедшим под крыло Франции. Посла Филиппа III вызвали в Лувр, где король заявил ему, что окажет помощь Савойе. На ядовитую ремарку дипломата, что это решение ему, верно, подсказали его советники, Людовик резко ответил:
– Я прислушиваюсь только к интересам своего служения.
Таким образом, в государственных и военных делах королевский фаворит был некомпетентен, проявив себя лишь умелым интриганом. Злые языки утверждали, что Люинь – «миньон» короля, который ему ближе, чем Анна Австрийская. Посол Венеции заметил, что Людовик проявляет к своему фавориту «необычное внимание и любовь», поскольку «хорошо только то, что делает он». Мария Медичи, выведенная из себя влиянием Люиня на её сына, как-то воскликнула: