Отношения Анны Австрийской с обер-гофмейстериной тоже потеплели. После отъезда её испанской свиты, и, особенно, Инес де ла Торре, королева очень скучала. В то же время, Мария де Роган, когда её госпожа болела, преданно ухаживала за ней. Как отмечают все современники, герцогиня де Люинь постепенно обворожила Анну, почти свою ровесницу. С некоторых пор они стали неразлучными подругами. Под влиянием герцогини де Люинь молодая королева быстро выучила обычаи своей новой родины и овладела искусством флирта, хотя испанское воспитание не позволило ей дарить поклонникам нечто большее, чем простые улыбки. А Мария старательно училась у своего мужа хитросплетениям дворцовых интриг. Как показало будущее, она оказалась очень способной ученицей. С помощью своей обер-гофмейстерины королева также завязала отношения с высшей аристократией и начала энергично наполнять свой двор вместо испанок жёнами занятых на королевской службе дворян.
– Анне Австрийской принадлежит заслуга воссоздания «дамского двора»… где мужчины уже не господствовали над женщинами, – утверждает В. В. Шишкин в своей статье «Королевский двор и политическая борьба во Франции в XVI-XVII веках».
Теперь во Франции не было человека влиятельнее, чем Шарль де Люинь, не было дамы, более обласканной государыней, чем Мария де Роган. Эти двое фактически управляли страной.
В середине мая на Королевской площади устроили «карусель». Людовик ХIII участвовал в одном из конных состязаний и снял пикой три кольца. Он собирался поблагодарить Плювинеля, своего учителя верховой езды, но тот направил его к ложе Анны Австрийской: королева должна была вручить победителю золотое кольцо с большим бриллиантом. На её глазах заблестели слёзы радости, когда муж поднялся по ступенькам, заключил её в объятия и поцеловал под ликующие возгласы присутствовавших. Вдобавок, Людовик XIII сочинил «Песнь Амарилли» (музыку и стихи), в коей простодушно выразил свои чувства к жене:
Ты полагаешь, яркое светило,
Горячим светом ты весь мир залило,
И вот стоит прекрасная погода
И радуется майская природа?
Ты полагаешь? Но тебя затмили
Лучи из глаз прекрасной Амарилли!
Так пусть же льётся песнь под небесами
И распевают птицы вместе с нами!
Пусть поскорее расцветают розы
И выпадают золотые росы.
Но не сравнится нежность роз и лилий
С небесною красою Амарилли.
(Правда, некоторые историки считают, что эту песнь он посвятил Марии де Отфор, фрейлине королевы).
Люинь в турнире не участвовал, предоставив это своим братьям (они даже сражались вместо него на дуэли, если королевский фаворит получал вызов).
Между тем в Беарне продолжались распри с гугенотами: попытки короля восстановить там католический культ натыкались на сопротивление местного населения. Королева-мать продолжала плести свои интриги, а на западе страны снова начался мятеж принцев.
Искрой, упавшей на пороховую бочку, стал пустячный эпизод: однажды во время обеда Конде намеревался подать Людовику ХIII салфетку, однако молодой граф де Суассон, троюродный брат короля, воскликнул:
– Это право принадлежит мне!
Началось выяснение, кто знатнее. Королю надо было принять решение, причём самостоятельно и немедленно, что было для него как острый нож. В конце концов, он вроде бы вышел из положения, велев подать себе салфетку брату Гастону. В тот же день Суассон с матерью покинул двор. Конде решил, что его час настал. Он намеревался возглавить военную операцию против мятежников и оттеснить Люиня. Тот почувствовал опасность и попытался уладить дело миром, задействовав епископа Люсонского. Однако у Ришельё ничего не вышло, а может быть, он и не слишком старался. Впоследствии он объяснял в мемуарах, что его «подхватило потоком».
В начале июля поднялся весь запад и юг – от Нормандии до Лангедока. Королевские министры советовали вести переговоры, но Людовик ХIII был иного мнения.