В рядах осаждавших начались болезни и дезертирство. Королевская артиллерия не могла справиться с укреплениями. Обратились за советом к монаху-кармелиту отцу Доминику де Иисус-Мария, который посоветовал вести огонь не по крепостному валу, а по домам, что Бассомпьер и сделал, но без особого успеха. Коннетабль пытался вести переговоры о сдаче Монтобана. Защитники были готовы сдаться, если согласится герцог де Роган, но тот настаивал на всеобъемлющем договоре. Люинь, не уполномоченный заключать такое соглашение, начал вилять. Поняв, что зря теряет время, Роган решил не идти ни на какие уступки. Той же ночью осаждённые устроили вылазку, захватив передовые траншеи противника и взорвав его пороховые запасы.
Узнав о тайных переговорах с главой гугенотов, Людовик ХIII, и без того раздражённый дипломатическими провалами и военными неудачами, пришёл в ярость. Больше всего его возмутило, что Люинь действовал за его спиной: могло создаться впечатление, что король Франции ведёт двойную игру.
Зарядил дождь. Королевские военачальники уже не скрывали недовольства коннетаблем и уходили один за другим или же требовали снять осаду.
– Если наша решимость, предусмотрительность, храбрость, наши труды и бдения не смогли превозмочь небо, чуму, пурпурную лихорадку, окопное кровотечение и сотню других заразных болезней; если от армии в 45 тысяч солдат осталось всего пять или шесть тысяч, без маршалов, генералов, капитанов, лейтенантов и прапорщиков; если из 120 артиллерийских офицеров осталось всего десять; если нет ни полиции, чтобы следить за дисциплиной, ни инженеров для проведения земляных работ; если две трети из оставшихся погрязли в коварстве, а ещё треть – в тоске и крайней усталости, удручённые ранами и холодом, по большей части без хлеба из-за болезни маркитантов, можем ли мы в таких жалких условиях творить чудеса? – вопрошал Люинь в письме к принцу Конде.
Бассомпьер тоже считал, что лучше бросить эту затею, чтобы сохранить королю армию до лучших времён.
9 ноября осада Монтобана была снята, а осадные сооружения и окрестные деревни сожжены. Королевская армия потеряла половину состава. Чтобы реабилитироваться, Люиню была нужна хотя бы небольшая победа. Он осадил небольшую крепость Монёр, которая сдалась 12 декабря, была разграблена, сожжена и полностью разрушена. Однако в той местности свирепствовала эпидемия «пурпурной лихорадки» (вероятно, скарлатины). Люинь тоже заболел. Людовик приехал к нему и три дня навещал больного, но потом врачи решительно запретили эти визиты. Однако король пообещал умирающему позаботиться о его сыне, своём крестнике. Он присутствовал при смерти своего фаворита 21 декабря и невольно скопировал гримасу, исказившую его лицо в последний момент.
– Мне вправду больно, я любил его, потому что он любил меня, однако ему чего-то недоставало, – признался Людовик Бассомпьеру.
Во всяком случае, Люинь умер очень вовремя. Король не скрывал, что действия фаворита его раздражали и он устал от него. Тело пришлось бальзамировать, чтобы доставить в Тур, где состоялось отпевание. На почтовых станциях слуги, сопровождавшие гроб, играли в кости на его крышке.
Королева-мать в это время находилась в родовом замке Ришельё и они вместе радовались, узнав об этой неожиданной смерти.
Всех придворных занимал один вопрос: кто теперь займёт место Люиня в сердце короля? С недавних пор он часто ездил на охоту с молодым дворянином Франсуа де Баррада, и некоторые уже начинали перед ним заискивать. Однако Людовик заявил:
– Я не намерен возносить одних в ущерб другим!
Он решил обойтись без фаворита.
Как обычно бывает, после смерти временщика вскрылись его многочисленные злоупотребления. Выяснилось, что Люинь даже присвоил кое-какие драгоценности французской короны. Людовик ХIII велел арестовать его секретаря и начать следствие. Когда комиссар, которому оно было поручено, прямо сказал королю, что расследование может задеть доброе имя покойного коннетабля, Людовик раздражённо ответил ему:
– Исполняйте свой долг и вершите правосудие!