— Я узнаю это только сейчас? — хотелось и плакать, и истерически смеяться одновременно, колотясь в конвульсиях. Надо мной либо жестоко шутили, либо говорили страшную правду, от которой хотелось сбежать подальше.
— К этому всё шло. Уже второй месяц у отца неразбериха на работе, — мама заплакала навзрыд и отвернулась к небольшому лесу. Мне стало её так жалко, что захотелось прильнуть к её плечу и заплакать вместе с ней, но я всё ещё стояла и кусала ногти от нервов. Коленки потряхивались и дрожали. — Думаешь домработница, которую кормили обещаниями о скорой зарплате, ушла от нас с тяжёлым сердцем? У неё уже вот здесь, — мама ткнула себя в горло, показав всем понятный жест, — были наши обещания. Ушла бы раньше, но она была с нами давно, и кредит доверия был высок. А твоя машина? — с заплаканным лицом мама оглянулась на меня и обвиняющим голосом проговорила. — Её продали, чтобы наскрести хоть малость денег.
— Я не понимаю, — сжалась я в комок, стараясь усвоить всё сразу. Ничего не выходило. За стеклом показалось белое лицо папы. Он был измотан, и этим всё было сказано. Не знаю, что творилось у него в голове, но он безжизненным взглядом посмотрел то на маму, то на меня.
Он вышел к нам и стал говорить маме про то, что его старый друг-юрист посоветовал продать дом, на что мама начала кричать и биться в истерике в руках папы. Он пытался её успокаивать, держать за бьющие его запястья, пока я заскочила в дом, пытаясь скрыться от этого общественного безумия, пока оно и на меня не перекинулось.
Я заторопилась по лестнице наверх, ворвалась к себе в комнату, пока туда не добрались руки загребущие людей в сером. Проверила: вроде, всё на месте. Вывалила на кровать всю свою одежду из шкафа и стала поспешно срывать их с вешалок. Надо было собрать сумку и быть готовой валить из этого дома, так как услышав о нашем бедственном положении, друг папы был близок к истине, и нам хочешь не хочешь придётся продать дом.
Да и почему это выясняется только сейчас? Почему до этого папа был довольным и уверенным? Почему он водил меня за нос?
Я бросила на пол пакет, за неимением сумки или чемодана, а спускаться и рыться в его поисках, мне не очень-то и хотелось. В пакете лежало самое необходимое по моему мнению. Хотя не знаю, может, я не права. Меня впервые в жизни выставляют из дома.
Я кинулась на кровать и накрылась с головой одеялом. В тишине и собственных мыслях я отчетливо слышала, как с первого этажа раздаются указания, что поднять и забрать. Я зажмурилась. Это всё был страшный и страшный сон, и он никак не хотел заканчиваться.
Внизу уже послышалось, как захлопнулась дверь и стремительные шаги зашумели со стороны лестницы.
— Мэйвис, — в комнату бесцеремонно зашла мама, хотя мне уже было всё равно. Я молча лежала с закрытыми глазами под толстым одеялом. — Мэйвис, прошу! — она взяла мой пакет с пола и положила на кровать.
— Я хочу побыть одна, — выдавила я бесцветным голосом, пока мама присела на кровать и снова заплакала. С новой силой. Я зажмурилась не в силах терпеть это. Меня разрывало внутри от этих сцен.
— Мэйвис, я так боялась именно этого. Этот дом и машины — единственный способ улучшить ситуация, — она говорила с надрывом, а я укутывалась ещё сильнее, словно старалась скрыться от этого всего.
— Мам, я понимаю, — сквозь зубы, пробурчала я. — Я не маленькая, поэтому можно было проговорить это и со мной, — намекала на то, что я узнала всё во время кульминации, а не завязки.
— Мэйвис, — казалось, мама звала меня, как будто я потерялась в лесу. Испуганно и с разрывающимся сердцем, — это так страшно! Мне кажется, я медленно схожу с ума. Потерять всё - это так страшно!
Я вылезла из-под одеяла и свесила ноги с кровати. Посмотрела на фотографию около ночника. Лора и я в пятом классе. У нас у обеих стоят брекеты, а ещё у нас у обеих разноцветные бусы собственной сборки на шее.
Она ещё думает, что я забыла.
Я поглядела на маму, забирая рамку с собой. На душе скребли кошки, но я с уверенностью могла сказать, что готова отдать все свои вещи, чтобы моя семья ни за что не потерпела большие траты, чем деньги. Например, здоровье или свободу.