Она должна все время оставаться королевой.
— Храните для отца его королевство, — . сказала она сыновьям.
— А вдруг нам удастся таким образом завоевать славу! — Голос Эрлинга сорвался, и он покраснел. Ему сравнялось тринадцать лет, он тоже мог бы уйти в плавание.
— Раз уж он не позволяет нам заслужить ее по-другому, — пробормотал темноволосый, похожий на Эзура Гутхорм.
— В этом году, — заметил Харальд. — Только в этом году. Впереди еще много лет.
Гуннхильд понимала, каких трудов стоила ему эта рассудительность. Да, подумала она, из всех сыновей он больше всего унаследовал от деда, чье имя носил.
Они стояли на причале, пока последний корабль не скрылся из виду; после этого королева направилась домой, а дети пошли следом за нею.
Медленно потянулись недели. Погода стояла намного лучше, чем год назад. Гуннхильд хотелось надеяться, что это было хорошим предзнаменованием для викингов. У нее было достаточно дел, чтобы занять чуть ли не все время, работа помогала ей забыть о тревогах, усталость позволяла спать по ночам, но ее часто посещали дурные сны. Ее сыновья, когда они не упражнялись с оружием, забавлялись охотой, боролись, соревновались в беге, устраивали конские бои,[31] а пятеро старших спали с любыми попавшимися женщинами. Им нравилось также ходить вместе и затевать ссоры с мужчинами. Матери приходилось следить за ними и порой вмешиваться, чтобы эти ссоры не доходили до смертоубийства. Здесь, в Йорке, им совершенно не были нужны враги.
Прошло около месяца, и с севера пришел корабль, доставивший первые известия. Флот Эйрика терзал восточные берега Шотландии и имел неплохую добычу. Достигнув Оркнейских островов, они задержались там, чтобы дождаться кораблей Эрленда и Арнкела, братьев ярла Торфинна. Близ Гебридских островов к ним присоединились еще пять отрядов. Оттуда они двинулись вместе. А вскоре после этого острова надолго поглотил густой туман. На протяжении долгих дней о викингах не было никаких известий, как будто слепая серая неподвижная пелена поглощала каждое слово, касавшееся Эйрика.
Гуннхильд не могла получить с юга ничего, кроме отрывочных и порой противоречивых сведений. Они не предвещали ничего дурного. Но из-за отсутствия угрозы ее сыновья делались даже более беспокойными и злыми. Если бы не то почтение, которое они испытывали к своей матери, и уважение к словам отца, то одним богам ведомо, какие безрассудства они могли бы учинить. Сама же королева ощущала, как в ней все сильнее нарастает тревога.
Прошла весенняя пора со множеством цветов и теплыми дождями, проклюнулись и пошли в рост посевы, деревья покрылись густой листвой, в которой распевали птицы. Каждый день был длиннее вчерашнего.
А затем пришли новости — из Уэссекса. Оттуда прибыл датчанин, торговец по имени Ивар Бентнос, распродавший там свои товары. Вместо того чтобы направиться прямо домой, он сначала завернул в Йорк, где мог дорого продать английские товары, которые король не разрешал вывозить к своему ненавистному соседу. Ивар не боялся королевского гнева. Его голова была уже совсем седа, и после этого плавания он намеревался спокойно доживать свои дни дома.
Как это часто бывало, трое из четверых старших Эйриксонов находились где-то на охоте. Но один из них, по очереди, всегда оставался дома. На сей раз это был Харальд. Он радушно принял Ивара.
На следующий день он пришел к Гуннхильд и попросил разрешения поговорить с нею наедине. Мать с сыном поднялись в комнату на втором этаже королевского дома. Снаружи моросил обложной дождь. Лампы почти не освещали помещение. Их запах — запах горящей ворвани — не казался неприятным в сыром холодном воздухе.
В комнате стояло только два табурета. Мать и сын сели. Харальд встревоженно смотрел на мать.
— Что тебе известно о том, что происходит на юге? — прямо спросил он.
Она почувствовала, что знает, что сын хотел услышать от нее. Действительно, из всего ее потомства он выделялся острым умом. И к тому же был очень красив: с широкими плечами, обтянутыми отороченной мехом туникой, с волосами и молодой бородой цвета скрывшегося за горизонт солнца. Если бы не то, что он уделял своим женщинам меньше внимания, чем собакам и лошадям, она могла бы позавидовать им.
— Почему ты задаешь мне этот вопрос? — ответила она. — Ведь это ты разговаривал с Иваром. Я только слушала, как того требуют приличия.
— Ты же знаешь, что мы выслушали бы тебя, буде ты пожелала заговорить. Ведь ты королева. Я пытался понять, почему же ты молчала.
31