В конце концов Бенджамин Дизраэли, недавно избранный депутатом парламента, заметил своей сестре, что подобная процедура требует тщательной подготовки и многократных репетиций. «Мельбурн чувствовал себя не очень хорошо и уже успел успокоиться изрядным количеством бренди. При этом он выглядел неловко в непривычной рыцарской одежде, постоянно путался в длинном балахоне, а большой государственный меч держал так, как будто был мясником... Герцогиня Сазерленд вела себя крайне неуверенно и постоянно натыкалась на других людей. Лорд Линдхерст (бывший и будущий лорд-канцлер) совершил еще большую глупость, когда не успел отойти от королевы на приличествующее расстояние. После окончания церемонии я увидел лорда Варда, который поглощал шампанское прямо из оловянного ведра, его корона пэра сбилась набекрень и готова была свалиться, а одежда была в таком состоянии, что даже на улицу неприлично было выйти».
Следует сказать, что Мельбурн и Вард были далеко не единственными, кто нарушал традиционные правила ношения одежды пэров. На самом деле только они вдвоем и знали, как по-настоящему ее носить. Если бы Бенджамин Дизраэли удосужился наведаться в церковь Святого Эдуарда, вернее, в небольшое темное место позади алтаря, как описывала его сама королева, то он увидел бы там такое, что, по словам Мельбурна, вообще не свойственно ни церкви, ни чему-либо другому. То, что называлось алтарем, было заставлено сандвичами, бутылками вина и т. д.
Прошло не менее пяти часов, прежде чем церемония коронации подошла к своему логическому завершению. Королева Виктория стойко выдержала эту утомительную процедуру и вполне заслужила похвалу со стороны лорда Мельбурна: «Вы вели себя превосходно во всех отношениях и с хорошим вкусом. Этому невозможно так просто научиться. Это определяется личностью самого человека». Королева не выглядела уставшей. В течение часа она переоделась в красивое пурпурное платье, а в половине пятого снова появилась перед ликующей толпой подданных, гордо шествуя со скипетром, с чрезвычайно тяжелой для нее державой и с ослепительно сияющей королевской короной на голове. Люди громко приветствовали ее на всем пути вплоть до Букингемского дворца, где она опрометью бросилась наверх, чтобы помыть своего любимого спаниеля Дэша.
После ужина Виктория решила навестить мать и направилась в ее комнату, но так и не смогла поговорить с ней по душам. Еще во время коронации она заметила, что мать разрыдалась, когда ее маленькая дочь с такой гордостью принимала все принадлежавшие ей королевские регалии. Вместо задушевной беседы с матерью Виктория отправилась на балкон, откуда долго наблюдала за фейерверком в Гайд-парке. Она оставалась на балконе до полуночи и только после этого согласилась с тем, что изрядно устала. «Вы слишком впечатлительны, — сочувственно заметил лорд Мельбурн. — Боюсь, что на самом деле вы больше устали, чем вам это представляется». А она в тот момент подумала, что «навсегда запомнит этот день, поскольку именно тогда испытала наивысшее чувство удовлетворения».
10. ТРАГИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ С ЛЕДИ ГАСТИНГС
«Я выразил ей свое беспокойство по поводу ее полноты и попросил разрешения во время следующего визита осмотреть более тщательно, когда она будет без корсета».
Неделю спустя после коронации королева Виктория записала в своем дневнике, что «очень расстроена... сердита и вообще не находит себе места». Она всегда расстраивалась из-за болезни близких людей, а сейчас была просто выбита из колеи тем обстоятельством, что к постели был прикован ее лучший друг лорд Мельбурн. Ей казалось, что виною всему была процедура коронации, где премьер-министру пришлось напрячь все свои силы, чтобы донести такой тяжелый государственный меч. Конечно, то было его обязанностью, но он, вероятно, потратил слишком много усилий. «Это было слишком трудно для него и несомненно, подорвало его здоровье», — жаловалась королева, изнывая от долгого отсутствия лучшего друга. В течение нескольких дней она была лишена возможности общаться со своим премьер-министром, который всегда был добр к ней, умел развлечь веселыми историями и позволял ее собакам Дэшу и скоти-терьеру Айсли лизать свои руки. «Все собаки любят меня», — повторял он не без гордости.