Баронесса Лецен прекрасно понимала, в чем источник столь печальных для нее перемен, и сильно ревновала Викторию к мужу, не без оснований полагая, что тот настраивает жену против нее. Она по-прежнему считала, что «только она одна может заботиться о королеве надлежащим образом, как делала это в прошлом». А многие представители партии тори думали, что она оказывает дурное влияние на королеву своими симпатиями к партии вигов и весьма презрительным отношением к принцу Альберту. Кроме того, многие тори подозревали баронессу в нечистоплотности и решили, что она не должна иметь беспрепятственный доступ к финансам королевского двора. При этом все противники баронессы часто повторяли, что та провоцирует постоянные скандалы, распускает сплетни и вообще преувеличивает даже самые незначительные ошибки принца Альберта. Словом, как утверждал Джордж Энсон, баронесса использует любую возможность, чтобы подорвать влияние принца на Викторию, и «готова на все ради спасения королевы». И пока баронесса остается при дворе, заключает Энсон, «мы всегда будем подвержены различного рода скандалам и конфликтам».
Джордж Энсон написал меморандум на имя королевы о своей беседе с баронессой, которая состоялась 21 июня 1842 г. В тот день он отправился к баронессе Лецен, чтобы поговорить с ней об одном неуравновешенном армейском офицере, который сделал официальное заявление о своей любви к королеве. Баронесса сообщила об этом лорду-гофмейстеру, но при этом наотрез отказалась доложить принцу Альберту, на чем настаивал Энсон. Поведение принца, заявила баронесса с «возмущением и негодованием», «делает невозможным для нее любое общение с ним. Он обращается к ней с крайне непозволительным тоном, а она считает себя слишком гордой и независимой, чтобы терпеливо сносить все его упреки... Однажды он уже потребовал, чтобы она покинула королевский дворец, на что баронесса ответила, что принц не имеет никакого права выдворять ее из королевского дома».
Лорд Мельбурн согласился с ней по этому поводу. Принц действительно «не имеет никакого права требовать такой жертвы. А если он станет настаивать на этом и даже пригрозит, что сам уйдет из дома, если в нем останется баронесса Лецен, то королева вполне может ответить, что ему придется подумать о возможности жить без нее».
Принц Альберт был вне себя от ярости. Скандал разрастался с каждым днем, и он уже не мог сносить все выходки этой «сумасшедшей и тупой интриганки», которая, по его мнению, «обезумела от жажды власти» и «считает себя полубогом, а всех тех, кто с ней не согласен, — преступниками». А королева Виктория, продолжал жаловаться принц Альберт барону Штокмару, которая «по всем другим вопросам демонстрирует здравый смысл и справедливость, просто не видит всего этого, поскольку никогда не находилась вдали от баронессы Лецен и, как всякая прилежная ученица, привыкла относиться к своей гувернантке как к какому-то пророку с непогрешимыми взглядами на жизнь. Кроме того, некий несчастный жизненный опыт, который они вместе обрели в Кенсингтонском дворце, до сих пор крепко связывает их воедино, и баронессе удалось убедить королеву в том, что всем своим замечательным качествам она обязана прежде всего ей... И нет никакой надежды на то, что наступит хоть какое-то улучшение, пока королева будет иметь возможность ежедневно видеть баронессу. А без нее королева станет намного счастливее и спокойнее».
Все эти споры так или иначе затронули и нянечек принцессы, которых баронесса Лецен держала под своим жестким контролем. А принц Альберт был абсолютно убежден, что все нянечки, а также врач являются совершенно некомпетентными людьми, в результате чего их дочь постоянно болеет и находится на грани физического истощения. Однажды он уже пытался поговорить с нянечками на этот счет, однако они его не послушали. «Это действительно ужасно», — пожаловался Альберт королеве, на что та покраснела от гнева и обвинила его в том, что он пытается полностью отстранить мать от воспитания дочери. При этом она закричала, что он может убить свою дочь, если хочет.
Будучи не в силах сдержать ярость, принц Альберт пробормотал, что ему необходимо набраться терпения, и вышел из комнаты. В тот же день он написал весьма пространное письмо королеве и отослал его барону Штокмару, чтобы тот переслал его Виктории в более благоприятный момент. «Доктор Кларк, — говорилось в этом письме, — неправильно обращается с ребенком и отравляет его хлористой ртутью, а ты готова уморить его голодом. Можешь забрать ребенка себе и делать с ним, что захочешь, но если наша дочь умрет, это будет на твоей совести».