Если детские годы принцессы Виктории и не были такими тоскливыми и меланхолическими, как она сама описывали их позже, то нет никаких сомнений, что они были отмечены печатью неизбывного одиночества. Она воспитывалась в мире взрослых людей и крайне редко общалась с детьми своего возраста. «За исключением редких визитов других детей, — вспоминала она много позже, — я жила совершенно одна, без ровесников». Правда, Виктория очень любила свою сестру, симпатичную и весьма привлекательную принцессу Феодору, но та была на двенадцать лет старше и всеми силами стремилась как можно скорее покинуть мрачный и неуютный Кенсингтонский дворец. Позже Феодора вспоминала, что единственной радостью для нее было «выехать из дворца на Прогулку вместе с принцессой Викторией и Луизой Лецен, и тогда она могла говорить и делать что хочет». В феврале 1828 г., когда Виктории было девять лет, Феодоре удалось осуществить свою мечту и навсегда оставить ненавистный дворец. При этом принцесса сожалела лишь о разлуке с «дорогой сестрицей», по которой долго скучала и которую вспоминала еще много лет [3].
Вступив в брак с обедневшим 32-летним принцем Эрнестом Кристианом Чарльзом Гогенлоэ-Лангенбургским, принцесса Феодора уехала вместе с ним в его огромный и неуютный замок Лангенбург, оставив Викторию наедине со своими ста тридцатью двумя деревянными куклами. Это были небольшие деревянные куклы, которых Виктория и Луиза собственноручно раскрасили, нарядили в костюмы исторических персонажей и театральных героев, а их перечень внесли в специальную тетрадь.
Мать Виктории тоже страдала от одиночества. С трудом преодолев первый шок от внезапной смерти мужа, она оставила вокруг себя лишь нескольких самых близких людей, которыми была, по словам леди Грэнвилл, «чрезвычайно великодушна», дружественна и обходительна. Однако при этом по ее же словам, ощущала себя покинутой всеми и беспомощной в стране, которую так и не признала своей и языком которой так и не овладела. Словом, она чувствовала себя очень неуютно и называла «старой гусыней».
При этом она прекрасно понимала, что, будучи немкой, не пользуется любовью в этой чуждой стране, а в качестве вдовы герцога Кентского и матери принцессы Виктории вызывает недовольство со стороны герцога Кларенского, ставшего законным наследником королевского трона в 1827 г., после смерти своего старшего брата герцога Йоркского. Не проявлял никаких симпатий к ней и сам король Англии Георг IV. Когда премьер-министр предложил королю рассмотреть вопрос о выделении определенного жалованья оставшейся без отца принцессе Виктории, тот сразу же заявил, что даже и не подумает этого сделать. Дескать, ее дядя Леопольд достаточно богатый человек, чтобы позаботиться о безбедном существовании своей племянницы и ее матери. Именно поэтому герцогиня вынуждена была обратиться за помощью к банкиру Томасу Куттсу и взять у него взаймы шесть тысяч фунтов стерлингов. Позже, однако, правительство предложило ей ежегодное жалованье в размере четырех тысяч фунтов, но герцогиня вначале отказалась от него, поскольку и это же время принц Георг Камберлендский, кузен принцессы Виктории и сын скандально известного своей дурной репутацией герцога Камберлендского, предложил ей гораздо большую сумму — шесть тысяч фунтов. Тогда правительство подняло сумму ежегодного жалованья до шести тысяч, и она приняла это предложение.
Тогда же принц Леопольд заверил ее, что впредь будет выплачивать ей три тысячи фунтов в год; это известие вызвало у герцогини Кентской противоречивые чувства. Сначала она хотела было отказаться от его помощи, но потом все же согласилась с этим, так как оказалась в долгах. Но даже после этого с недоверием относилась к своему брату, который вызывал у нее чувство раздражения своей «медлительностью, неуверенностью в себе» и в особенности далеко не безупречным поведением.
Принц Леопольд действительно был занят личными делим и, не вызывавшими восторга не только у сестры, но и у других членов семьи. Его упрекали в неразборчивых связях и беспорядочном удовлетворении сексуальных потребностей. После длинной череды случайных женщин он влюбился в немецкую актрису, которая была удивительно похожа на умершую Шарлотту. Он привез ее в Англию и поселился с ней в «Пустынном, уединенном и мрачном» домике на территории Клэрмонт-Парка, где часами таращил на нее влюбленные глаза, в то время как она читала ему вслух или собирала серебро с его военных эполет, чтобы сделать из него супницу. Кроме того, принц Леопольд оказался вовлеченным в династические интриги европейского масштаба. Ему предложили занять трон короля Греции, когда эта страна добилась в 1830 г. долгожданного освобождения от турецкого господства. После долгих и мучительных колебаний принц отклонил это предложение, однако два года спустя после столь же долгих и мучительных размышлений он согласился принять корону короля Бельгии, если она отделится от Голландии. А на следующий год он женился на принцессе Луизе, дочери французского короля Луи Филиппа.
Перед тем как отправиться в Брюссель, Леопольд добровольно отказался от щедрого жалованья в размере 50 тысяч фунтов, которое он ежегодно получал после женитьбы на принцессе Шарлотте. Этот жест был с благодарностью принят и надлежащим образом оценен, правда, потом радость поэтому поводу несколько омрачилась из-за того, что Леопольд решил удержать около 20 тысяч на покрытие всевозможных расходов и на содержание Клэрмонта.
Принцесса Виктория была чрезвычайно огорчена предстоящей разлукой с дядюшкой Леопольдом. Ведь он сделал все возможное, чтобы заменить ей отца, которого она даже не помнила. Она действительно любила дядю и восторгалась им, несмотря на его сумасбродный характер и поразительную нерешительность, «Слышать, что дядюшка Леопольд говорит обо мне, — вспоминала она позже, — все равно что прочитать очень интересную и в высшей степени поучительную книгу». Он был для нее первым из всех немногочисленных и умудренных опытом мужчин, на которых она могла положиться в течение всей своей жизни. Именно они помогали ей словом и делом, подбадривая в тяжелые минуты жизни. Что же до ее матери, то она отнеслась к предстоящему отъезду брата на континент почти равнодушно. Со всеми своими бедами, несчастьями, горестями и радостями она предпочитала обращаться не к брату, а к Джону Конрою, верному и преданному конюшему своего покойного мужа.
4. КОНРОЙ
«Я могу называть тебя Джейн, но ты не должна называть меня Викторией».
Принц Леопольд прозвал Джона Конроя «Мефистофелем», но его сестра, герцогиня Кентская, относилась к нему иначе, да и вообще не представляла, что бы делала без него. Он являлся для нее «дорогим и преданным другом», который не только не оставил на произвол судьбы безутешную вдову, но и всячески содействовал ей в финансовых и прочих делах. В то время как Леопольд отличался чрезмерной осторожностью, аккуратностью и постоянной готовностью видеть трудности там, где они еще и не появились, Джон Конрой был уверен в себе, спокоен, всегда утешал герцогиню и находил для нее ободряющие слова.
Джон Конрой — ирландец по происхождению, причем имел в родословной таких предков, которые гордились своим древним родом и причисляли его к первым ирландским королям V в. Однако он родился не в Ирландии, а в Уэльсе в 1786 г., и в возрасте семнадцати лет его приписали к королевской артиллерии, откуда два года спустя перевели в кавалерию. Вскоре он женился на дочери генерала, бесцветной и в и в высшей степени посредственной племяннице епископа Фишера, лучшего друга герцога Кентского. Она родила ему шестерых детей, но никак не способствовала продвижению мужа по военной службе. Во всяком случае, он всегда считал, что не добился на военной службе той карьеры, которую заслуживал благодаря своим талантам и способностям. Он не принимал участия в битве при Ватерлоо или в каких-либо других знаменитых военных кампаниях своего времени, а все попытки герцога Кентского найти ему сколько-нибудь подходящую военную должность успехом не увенчались. В 1817 г, он стал конюшим в доме герцога Кентского, а после смерти герцога спустя три года занял такое высокое и влиятельное положение в его доме, которое ему и не снилось на военной службе. Будучи ровесником герцогини, Джон Конрой, несомненно, превосходил ее по жизненному опыту и глубине ума. Это был высокий, статный, импозантный, умный, красивый и весьма амбициозный мужчина, прекрасно умеющий использовать все свои качества в общении с герцогиней. При этом он знал чувство меры и всегда вел себя сдержанно по отношению к тем, кто занимал высокое положение в обществе, хотя часто демонстрировал вспыльчивость и яростный темперамент тем, кто хоть в какой-то мере зависел от него. Известный биограф и член Тайного совета Чарльз Гревилл называл его «забавным малым», и тот неоднократно подтверждал эту оценку своим отношением к герцогине. Он оказывал огромное влияние на мнительную, неуверенную в себе, постоянно сомневающуюся герцогиню Кентскую и, в конце концов, полностью изолировал ее от внешнего мира. Все обитатели Кенсингтонского дворца так или иначе были ограждены от постороннего влияния, а он тем самым пытался постоянно контролировать воспитание и развитие яркого, чрезвычайно упрямого, своенравного и «обладающего недюжинным природным темпераментом» ребенка.
3
Она увидела свою сестру только в 1834 г., когда приехала в Англию. Расставание после этого краткосрочного визита было еще более болезненным, чем прежде. "Разлука действительно была ужасной, -писала позже Виктория. — Я обняла ее обеими руками, долго целовала, а потом расплакалась так, словно мое сердце раскололось на части. Моя дорогая сестра вела себя так же... Я рыдала все утро и долго не могла успокоиться... Никого я не любила так сильно, как ее" (RA Princess Victoria's Journal, 25,26 July 1834).