— Октавиан, — это был голос Магнуса. Он стоял в дверном проходе, смотря на плачущего мальчика. В его глазах была усталость, но и невероятное сострадание. То сострадание, которое приходит только с бессмертной жизнью.
Магнус выглядел так, будто собирался сказать больше, но к нему подошли Раф и Макс. В тишине они спустились по ступенькам и пошли к Тавви; Раф был почти такого же роста, как он, хотя ему было всего пять. Он потянулся, чтобы обнять Тавви, и Макс тоже — и, к удивлению Марка, Тавви позволил себе немного расслабиться, принимая объятия и кивая, когда Макс что-то тихо прошептал ему.
Хелен поднялась, и Марк задался вопросом: выражало ли его лицо то же самое, что и её, — боль и стыд. Стыд, что они не смогли успокоить своего младшего брата. Брата, который едва их знал.
— Все в порядке, — сказал Саймон. — Послушайте, вы устали.
— Мы не справились, — произнес Марк.
— Вы не можете исцелить горе, — сказал Саймон. — Раввин сказал мне это, когда мой отец умер. Единственные вещи, которые могут исцелить горе, — это время и любовь людей, которые о тебе заботятся. И у Тавви все это есть.
Он быстро сжал плечо Марка. — Позаботься о себе, — произнес он. — Shelo ted’u od tza’ar, Марк Блэкторн.
— Что это значит? — спросил Марк.
— Это благословение, — сказал Саймон. — Кое-что ещё, чему меня научил раввин: «Пусть тебе больше не придётся испытать печаль».
Марк склонил голову в знак благодарности. Фейри знали цену благословениям, полученным даром. Но на его сердце всё ещё была тяжесть. Он не верил, что беды его семьи закончатся скоро.
Глава 2
Меланхоличные воды
Кристина в отчаянии стояла в чрезвычайно чистой кухне дома на Принсвотер и хотела, чтобы здесь было что-то, что она могла бы привести в порядок.
Она помыла посуду, которую не нужно было мыть. Она вымыла пол, накрыла и убрала со стола. Она поставила цветы в вазу, затем выбросила их, потом вытащила их из мусора и снова поставила. Она хотела сделать кухню красивой, а дом приятным, но разве кого-то на самом деле заботит, будет ли кухня красивой, а дом приятным?
Она знала, что никто не будет заботиться или волноваться об этом. Но она должна была сделать что-то. Она хотела быть с Эммой и успокоить ее, но Эмма была с Друзиллой, которая плакала, держась за руки Эммы. Она хотела быть с Марком и утешить его, но он ушел с Хелен, и она едва ли могла сделать что-то еще, кроме как радоваться, что наконец-то он проводит время с сестрой, по которой скучал так долго.
Входная дверь с грохотом открылась, напугав Кристину, она смахнула тарелку со стола. Она упала на пол и разбилась вдребезги. Кристина собиралась поднять ее, когда увидела, как Джулиан входит, закрывая за собой дверь: запирающие руны были более распространены в Идрисе, чем ключи, но он не достал своё стило, просто невидяще смотрел от входа на лестницу. Кристина застыла. Джулиан выглядел, как призрак из пьесы Шекспира. Он явно не переоделся после Совета; его рубашка и жакет были жесткими от запекшейся крови.
Она все равно никогда не умела разговаривать с Джулианом; благодаря Эмме, она знала о нем больше, чем ей было бы удобно. Она знала, что он отчаянно влюблен в ее подругу; это было очевидно по тому, как он смотрел на Эмму, говорил с ней жестам, такими крошечными, как, например, когда он протягивал ей блюдо через стол.
Она не знала, как все остальные тоже этого не замечали. Она знала других парабатаев, и они не смотрели так друг на друга.
Если бы она просто стояла на месте, Кристина подумала, что он мог бы не увидеть ее, он смог бы подняться наверх, и они оба были бы избавлены от неловкого момента. Но даже когда она думала об этом, мрачность на его лице тянула ее сердце. Она была в дверях до того, как поняла, что подошла ближе.
— Джулиан, — сказала она спокойно.
Казалось, он не сильно удивился. Он повернулся лицом к ней так медленно, на автомате.
— Как они?
Ну и как ответить на это?
— О них хорошо заботятся, — наконец ответила она. — Хелен была здесь. И Диана. И Марк.
— Тай..
— Все еще спит. — Она нервно дернула свою юбку. Она сменила всю одежду после заседания Совета, просто чтобы чувствовать себя чистой.
Впервые он встретил ее взгляд. Его глаза были красными, хотя она не помнила,
чтобы видела, как он плакал. Или, может быть, он плакал, когда держал Ливви — она не хотела этого помнить.
— Эмма, — сказал он. — С ней все в порядке? Ты должна знать. Она бы сказала тебе.
— Она с Друзиллой. Но я уверена, что она хотела бы увидеть тебя.
— Но с ней все в порядке?
— Нет, — ответила Кристина. — Как она может быть в порядке?