– Ну и что вы на это скажете, господин ведущий агент?
Элио подошел к койке, на которой лежал Дирк. Со стороны полицейский казался мирно спящим, но его лицо было неестественно бледным. Когда юноша склонился над ним, то глаза мужчины вдруг быстро задвигались под веками.
– Скажу, что мне нужны зеркало, веревка и семь свечей. Пусть вот этого перенесут в пустую палату.
Скотт тут же отправился отдавать указания медперсоналу. Романте раскрыл книгу Зиммермана, отыскал в оглавлении подходящий раздел и углубился в чтение.
– Веревка, свечи и зеркало, – проворчал Абернаут. – Я просто в чертовом цирке на арене с фокусниками!
– Надеюсь, представление вам понравится. – Элио захлопнул книгу. – И заметьте: я даю его совершенно бесплатно!
В палату вернулся детектив Скотт с двумя медбратьями, позади маячил дежурный врач, с тревогой вопрошая, куда они собираются унести пациента и что с ним будут делать.
– Не волнуйтесь, доктор, с нами ваш пациент в полной безопасности, у нас есть эксперт, – уверил его детектив. – Где тут у вас пустые палаты?
Когда медбратья перенесли Дирка в небольшую палату и ушли вместе с обеспокоенным доктором, Абернаут повернулся к Элио и насмешливо спросил:
– Ну, каковы ваши дальнейшие действия?
Для начала практичный джилах опутал полицейского парализующими чарами – на случай если тот в процессе исцеления начнет биться в припадке. Затем Элио шепнул «Motus», и тело безвременно уснувшего опустилось на пол.
Абернаут издал клокочущий хриплый возглас, побагровел от ярости и взревел:
– Это что еще за чертовы шутки?! Скотт, вы что, вздумали разыграть меня?!
– Никак нет, сэр, и уверяю вас в доме…
– Плевать мне на ваши уверения! Если это ваш очередной розыгрыш, то клянусь, ни положение вашего отца, ни его деньги…
«У него, оказывается, положение и деньги, – хмыкнул Элио, расставляя свечи и обвязывая их веревкой. – Понятно теперь, откуда дорогие пальто и лошади… интересно, зачем сыну богатого папочки идти в полицию?»
Но это уже был вопрос второстепенный, важнее было выстроить симметричную конструкцию. Она состояла из свечей и зеркала, которое Элио установил за макушкой полицейского так, чтобы в зеркале отражалось его лицо. Одна свеча стояла между зеркалом и головой Дирка, шесть остальных были симметрично расставлены слева и справа, а веревка связывала все это воедино. Юноша сравнил полученный результат со схемой и перелистнул страницу.
Заклятие было двухэтапным. Джилах зажег все свечи с помощью «Ignis minima», достал из ножен трехгранный корд и осмотрел. Он гордился тем, что ему позволили носить такой же корд, как у консультантов, и заботился о нем, как о любимом братишке.
Сосредоточившись должным образом, Элио медленно прочел первую часть заклятия. Огоньки над свечами вытянулись и окрасились в чистый золотой. Юноша коснулся кончиком клинка первого огонька и вывел из него, как из чернил, знак, который повис над пламенем свечи.
– О господи, – прошептал Абернаут. – Что это такое?
– Это еще только начало, сэр, – радостно сказал Скотт. – Вам понравится, вот увидите! – хотя джилах понятия не имел, с чего он это взял.
По веревкам пробежали золотистые искры, расчертив их ровными линиями. Элио опустился на колено около головы полицейского и заглянул в зеркало. Его поверхность стала как жидкий металл, и в ней ничего не отражалось. Романте подцепил кордом знак над свечой и погрузил клинок в зеркало. Знак вспорхнул в глубине зеркала, затрепетал, как бабочка, и озарил весьма неприятную картину: в зеркале отразилась голова Дирка, опутанная сетью тонких сероватых щупалец, у макушки сливающихся в один корень.
Элио глотнул воздуху. Дальнейшие инструкции Зиммермана были довольно ясны, но вот выживет ли после этого жертва – нигде не говорилось, а юноше не очень хотелось убивать полицейского на глазах у его начальства. К тому же заклятие было сложное, трехчастное, и Зиммерман, видимо, из особой любви к людям, написал его на древнем наречии, на котором говорили его предки, пришедшие на континент с северных островов пару тысяч лет назад.
Вдруг глаза полицейского открылись. Он уставился на юношу совершенно осмысленно и прошептал:
– Помогите! Помогите мне ради бога! Она так мучает меня! Помогите!
По его щекам покатились слезы. Джилах беззвучно зашевелил губами, разбирая транскрипцию; за его спиной что-то невнятно бормотал Абернаут – может, молился. Наконец все звуки как будто покорились юноше, и он, сделав еще пару упражнений для концентрации, сосредоточил волю, желание и воображение на одной цели и влил их в длинную фразу на языке, который не звучал среди живых уже сотни лет.