Термин «органиграмма» (англ. flow chart), очевидно, не существовал в XVI веке и появится в нынешнем смысле значительно позднее: во Франции в 1940-1950 годах. Однако образ дерева с многочисленными ветвями, создающий наглядное представление об излагаемой концепции, является удобным познавательным инструментом, который будет использоваться вплоть до XX века и который связан, помимо любых эпистемологических построений, с самыми ранними представлениями о мире, с религиозной иконографией и т.п. Дерево появляется как символ Космоса еще в древних священных книгах Индии. Также и Библия, Ветхий и Новый заветы, начинается — с первых страниц Книги Бытия — и завершается — в заключительной части Апокалипсиса — обращением к образу деревьев, райских и прочих. Более того, в Средние века, и в частности в XVI веке, было принято сравнивать Францию, французов и всю династию Валуа с садом или с деревом с мощным зеленеющим стволом, несущим белые цветы, или с огромной лилией.
И в иных областях знания многие авторы также использовали образ дерева, пытаясь составить классификацию различных наук. И можно считать, что такой подход получил весьма широкое распространение в период с III века новой эры и вплоть до эпохи европейского Просвещения. А начало ему было положено еще в период поздней античности греческим философом Порфирием, который в своем труде Isagogé расположил все основные представления в виде ветвей некоего общего ствола. По прошествии долгого времени, а именно в XIV веке, Раймонд Люль сконструировал даже целое древо власти, у которого имелись и корни, и ствол, и ветви, и плоды. Это символическое изображение системы власти составляло часть чего-то похожего на настоящий лес, где произрастали деревья самых различных видов, начиная с весьма земных (например, обычное дерево, о котором можно было составить целый трактат по ботанике) и кончая деревьями божественных высот, таких, как «древо Матери Божьей», в котором отображались различные ипостаси Девы Марии и каноны поклонения Богородице. В конечном итоге Люль сводил свой «лес» к некоему древу познания, в котором содержалось и отображалось «все сущее». Считалось, что такого рода попытки выращивать метафорические леса способны помочь исследователям удерживать в памяти весь спектр различных научных знаний. Труды Люля в этой области были, судя по всему, хорошо известны просвещенным людям XVI века, ибо еще в 1515 году в Лионе появилось их прекрасно оформленное и четко напечатанное издание. Рассмотрим подробнее «дерево власти» Раймонда Люля. По политическим убеждениям Люля можно сопоставить с Фигоном, с его описательным методом изложения. Дерево Люля делится на ветви, каждая из которых крепится соответственно к иерархической либо профессиональной общественной группе, которые объединяются вокруг «ствола», а им является некто иной, как сам император. В «люлевские группы» сведены бароны и рыцари, горожане, советники, прокуроры, судьи, адвокаты, послы и — чтобы никто не был забыт — королевский исповедник и инквизитор. В эпоху Возрождения один автор в Англии применил схемы Люля к своей собственной стране.
Впрочем, из-за Фигона Люль быстро перешел в число авторов прошлого, и прошлого не слишком близкого. К источникам более прямого идейного воздействия на счетовода из Монпелье следовало бы отнести скорее Рамуса, или Пьера де Ла Раме — мыслителя, пользовавшегося широкой международной известностью, убитого в ночь Святого Варфоломея в 1572 году. Мышлению Рамуса свойственны и геометрическая четкость, и способность к визуализации своих представлений, которые хорошо прослеживаются в его книгах, где в типографских изображениях ветвящихся и переплетающихся древовидных структур в сжатом виде изображены основные вопросы логики и диалектики. Методы строгой классификации, предложенные Рамусом, оказали, как представляется, значительное воздействие на теоретические построения Бодена, который, в свою очередь, во многих отношениях был идейным предшественником Фигона как в том, что касалось его теории суверенитета, так и в приверженности к таксономии. Таким образом, есть все основания полагать, что истоки воззрений Фигона восходят — напрямую или через Бодена — к Рамусу.