Заплакал ребенок — неслышно, словно все силы уходили у девочки на это похныкивание. И женщина, закрывающая лицо руками, начала мотать головой — а затем подняла голову и протянула руки. Приложила дочь к груди, знающе направила сосок — и малышка присосалась с жадностью, стала сосать как любой голодный ребенок, прикрыв глазки.
Тихонько шептала молитвы акушерка. Светлело лицо у матери — она уже не видела уродства, видела лишь дитя, которому нужна забота и ее молоко. Задумчив становился отец — а затем, когда женщина подняла на него заплаканные глаза, и его лицо смягчилось.
Что же, Инлий Белый эту короткую жизнь проведет в большой, работящей семье, и будет у него и пища, и кров, и забота. И родители его — не плохие люди. Нищие только и необразованные. Но кто не бывал жестоким в пору сомнений, кто в мыслях не допускал страшное, такое, что и вспомнить о себе потом горько?
В зеркалах отражалась вся Тура — и продолжали боги пить амброзию, отдыхая и наблюдая за своей планетой.
С возвращением Корвина затих истерзанный двумя битвами континент Туна, из красного, пылающего, становясь черным. Медленно испарялись озера соленой воды, оставшиеся от призванного Сереной океана, рисуя на черном белые солевые разводы. И только посреди материка блестело лазурью озеро слез богини, оставшееся после старой битвы Иоанна и Корвина. Оно будет вечным окном памяти для богов.
Висела над богами и людьми черная луна, тоже напоминая о том, о чем не надо никогда забывать.
Разломы, прошедшие по всей Туре и затянувшиеся после сошествия анхель, выглядели сейчас черными шрамами — пройдет время, и они зарастут травой и лесами, и даже следа не останется.
И люди по всей планете, пережив ликование, как муравьи принялись разбирать завалы, восстанавливать все, что разрушено, помогать друг другу, варить еду. Женщины рожали детей, кормили детей, обнимали детей.
— Как хорошо, что жизнь продолжается, — прошумела Серена с умиротворением и печалью. — Я потеряла свою любимую дочь, но она ушла в море на крыльях славы такой, какой не было еще в доме Таласиос Эфимония. Как и твой сын, Ши. Хорошо, что у нас с тобой есть ростки, которые не дадут пасть древу. Будет кому возделывать наши земли дальше.
— Мне жаль, что моим детям пришлось убивать ваших, — проговорил Корвин. Сейчас он выглядел как рыжеволосый и рыжебородый мужчина, но сквозь это лицо просвечивала его суть. — Мне жаль, что моим детям пришлось брать на себя этот грех. Простите ли вы их за это?
— Мы все знаем, что они исполняли предначертанное, — печально сказала богиня и остальные кивнули. — Не они виноваты, а мы, что допустили то, что другого выхода нет. Не за что их прощать. Однако почти все они мертвы из-за проклятья моей дочери, и следующая жизнь их будет тяжела.
— Теперь, когда мы все здесь, Тура станет устойчивей. Однако надо, чтобы скорее опустевшие троны были заняты, — заметил Хозяин Лесов, который все поглаживал медвежонка за пазухой, почесывал ему, дремлющему, холку.
— Моя дочь еще слишком мала для инициации, — покачала головой Серена, — до первой крови еще шесть лет. Но Туна теперь мирна и остальные материки защищены от цунами, так что планета это переживет. Тем более, что старший тигр готов короноваться хоть завтра.
Желтый изящно склонил голову, подтверждая сказанное.
— Мой сын вступит в силу и наденет корону в ближайшие дни. Но для равновесия надо бы, чтобы и белый трон оказался занят, — заметил он. — Жаль, что Инлий не увидит коронации его сына. А она обещает быть интересной. И как бы не потребовала личного его присутствия. Придется кому-то из нас встать вместо брата гарантом коронации.
— Я прослежу, — пообещал Черный. — Белый брат приглядывал за моими землями все это время, разве я не сделаю для него такую малость?
И они все посмотрели в зеркало, показывающее корону Инландеров из белого золота, тихо ждущую в часовне своего часа.
— А ты, брат, — проговорил Красный, глядя на Жреца, — сам коронуешься в Блакории? Пока ты одновременно и смертный, и бог?
Все задумчиво глянули туда, где высился старый дворец Гёттенхольдов.