Странная, очень странная компания. Грэм от души надеялся, что, решив присоединиться к медейцам, не нашел на свою голову еще большие неприятности, чем те, которые у него уже имелись. Впрочем, предчувствия у него уже были самые невеселые. Приблизительно такие же, как два года назад, когда он предложил другу увести из Истрии некую подозрительную девчонку. Последствия сего непредусмотрительного поступка он огребал до сих пор, скрываясь от гнева двоюродного брата этой самой девчонки, оказавшейся племянницей короля Истрии.
Но, предчувствия предчувствиями, а менять решения Грэм не собирался. Он был почти уверен, что ни к чему хорошему эта авантюра не приведет. Были ему свойственны приступы безумия особого рода, когда он, заранее зная, что приключение закончится плохо, все равно лез туда, куда не просили. Каждый раз он получал свое, но и это не могло удержать от того, чтобы в следующий раз снова не полезть в очередную авантюру.
Впрочем, в его профессии без риска было не обойтись.
Вечером третьего дня пребывания в лагере Грэма, из шатра вышла Корделия. Сама, без чьей-либо помощи. Ее, правда, заметно пошатывало, хотя она и старалась ступать твердо. Грэм, наблюдая за ней, удивлялся потрясающей выдержке этой хрупкой девушки-ребенка. Пожалуй, держаться после ранения лучше не мог бы и крепкий мужчина. Впрочем, Корделия, по словам Оге, была ранена не слишком серьезно и даже смогла сама добраться до места стоянки. Выглядела Корделия еще бледновато, но стоически улыбалась и вообще держалась молодцом. На вопрос Ива о самочувствии бодро ответила, что сможет сесть в седло через день. Грэм только головой покачал. Какое ей седло! Будь его воля, он немедленно отправил бы ее домой — отлеживаться, и не выпускал бы дальше ограды отцовского парка.
Выздоровление девушки решили отпраздновать. Откуда-то, из баулов (которых, кстати, было столько, что впору нагрузить целый обоз), Оге жестом магика извлек флягу с вином и предложил выпить. Все с радостью согласились, Грэм тоже не стал отказываться. Вино оказалось хорошим, даже, пожалуй, редкостно хорошим.
— Из королевских подвалов винцо? — поинтересовался он безо всякой задней мысли… и удивился, услышав беспокойные нотки в голосе Ванды:
— С чего ты взял?
— Слишком хорошо для любого другого подвала!
— Разбираешься в вине? — холодно спросил Ив.
— Немного.
— Немного? Всего-навсего можешь указать подвал, из которого оно было взято?
— А я что, прав? — немало удивился Грэм.
Ив не ответил. Зато Оге растопырил глаза и поинтересовался:
— Я вот подумал — а может быть, ты профессиональный дегустатор?
— Ага, при королевском дворе, — отозвался Грэм, пытаясь сохранить серьезность тона. — Только вот король Наи меня прогнал…
— За что?
— Переусердствовал, дегустируя вина, — пояснил Грэм и взглянул на Корделию, почти незаметную в шумной компании. Она сидела рядом с Вандой, тихонько, как мышка, и только внимательно прислушивалось к разговору. Грэм не сказал с ней еще ни слова, но время от времени ловил на себе ее внимательные, любопытствующие и вместе с тем какие-то мягкие взгляды. Он понял, что заинтересовал ее, но любопытство Корделии было не такое агрессивное, как, скажем, у Ива. Кажется, Грэм, был ей даже симпатичен.
— Болтуны, — проворчала Ванда, делая очередной глоток. — С тоской вспоминаю времена, когда у тебя, Оге, не было такого благодарного слушателя и собеседника.
— Я не болтун, — возразил Грэм.
— Да?.. А, ну конечно, мне мерещится, — ядовито сказала Ванда. — Так?.. В общем, хочу огорчить вас обоих. Пришла пора вам расстаться, хотя вы и спелись просто чудесно. Корделия почти здорова, мы выезжаем послезавтра, и обойдемся своими силами.
— То есть, мне проваливать на все четыре стороны? — Грэм взглянул на нее в упор.
С минуту они играли в гляделки, напрочь забыв про окружающих. Ванда глаз не отводила, только медленно заливалась краской, но это уже от нее не зависело. Напряжение все возрастало, еще немного — и взгляды стали бы ощутимыми, почти материальными. Кто-то должен был отвести глаза, но никто этого не сделал, словно это было не в их силах. Как будто нас заколдовали, подумал Грэм и невольно вздохнул.
Его едва заметный вздох вывел Ванду из оцепенения.
— Если хочешь, оставайся, — едва слышно выговорила она и отвела глаза.
— Ванда! — гневно выдохнул Ив.
— Молчи, — тихо, но твердо велела она и продолжила так же твердо. — Я хочу, чтобы Грэм остался. Если всем вам нужны какие-то основания для такого решения, то вот они: я беру Грэма в телохранители.
Грэм так удивился, что даже не стал возражать, хотя вовсе не хотел становиться чьим-либо телохранителем.
— Ванда… — повторил Ив, но уже тише и несколько угрожающе.
— Возражения не принимаются, — безапелляционно заявила Ванда и посмотрела на Грэма. — Если ты, конечно, не будешь против.
Вот как! Грэм изумился еще сильнее. Значит, от Ива возражения не принимаются, а его мнением очень даже интересуются. С чего бы? Впрочем… Иву, похоже, деваться некуда, а вот он может и отказаться, его ничто не связывает.
Что же все-таки связывает Ива?
— Я не против, — сказал Грэм. — Хотя, должен сказать, никогда не был телохранителем. Проводником — случалось. Телохранителем — нет.
Ванда улыбнулась, и стало ясно: ей абсолютно все равно, в роли кого он останется при отряде. Лишь бы остался. Для Ива улыбка тоже не осталась незамеченной, и он помрачнел и одарил Грэма отнюдь не дружелюбным взглядом.
Вечером, накануне отъезда, получилось так, что в лагере остались только Грэм и Корделия. Ив и Ванда ушли куда-то, взяв оружие и пообещав быть крайне острожными. Вернуться они обещали самое позднее через час. Девушка уже словно забыла о намерении взять Грэма в телохранители и не попросила пойти с ней. Грэм не напоминал, хотя предпочел бы, чтобы Ванда пригласила с собой его, а не Ива.
Оге, помаявшись немного, заявил, что ему тоже наскучило сидение на одном месте, и от скуки решил уйти пораньше спать. А поскольку слово у него не всегда расходилось с делом, он тут же удалился в шатер, предупредив, что будить его разрешается исключительно в экстремальных случаях. Таких, например, как нападение на лагерь касотцев. Не меньше.
Корделия, уже вполне здоровая, только лишь с едва заметным напряжением двигающая левой рукой (в левое плечо ей как раз угодила стрела), устроилась на одном из плоских камней и молча принялась за шитье. Говорила она вообще тихо и мало, только когда считала необходимым. К пустой болтовне у нее склонности не имелось. Качество похвальное, но необычное для девушки. Грэма, который тоже не любил треп ради трепа, это вполне устраивало. В лагере редко бывало тихо благодаря Оге, рот которого не закрывался почти никогда, разве что во время сна, и Грэм обрадовался, что хотя бы немного может отдохнуть от болтовни. Да, он устал от одиночества и искал общества, но не столь шумного. Скажем, приблизительно такого, какое представляла собой Корделия, склонившаяся над шитьем.
От нечего делать, Грэм бездумно обстругивал кинжалом прутик, срезанный с худосочного деревца на окраине лагеря. Мысли его гуляли очень далеко. От размышлений его оторвал тихий голосок Корделии — она окликала его по имени.
— Грэм! Что-то мне тревожно, — озабоченно проговорила она. — Ванда и Ив ушли почти два часа назад, начинает темнеть, а их до сих пор нет. Вдруг случилась беда?
— Тогда бы мы что-нибудь услышали, — мягко возразил Грэм. — Они ведь обещали не уходить далеко.
Корделия смотрела на него огромными голубыми глазами, таким просящим взглядом, что устоять было трудно.