Но скоро такая возможность ему представилась. Кому-то крепко не хотелось, чтобы он умирал. К нему пожаловал очередной лекарь, приведя его в крайнее смятение.
Сначала он, конечно, и не подумал, что это лекарь. Он ожидал, что за ним пришли, чтобы отвести в пыточную камеру для очередного допроса. Поэтому он даже и смотреть в ту сторону не стал, да и бесполезно это было с его слепыми сейчас глазами, а отвернулся и буркнул:
— А пошли бы вы к Безымянному со своими факелами…
— Безымянному свет ни к чему, — услышал он незнакомый мягкий голос, принадлежавший, судя по всему, пожилому человеку. — А мне пригодится.
Грэм повернулся, сощурив глаза, и с удивлением увидел высокую сухопарую фигуру в длинном одеянии. Свет мешал ему рассмотреть как следует, но кажется, это был очень прямой старик с ухоженной белой бородой. И с коробом в руках.
— Вы тоже лекарь принца Марка? — осведомился Грэм не слишком любезно.
— Я лекарь здесь, в Северной крепости. Герр Риттер поручил мне проследить за вашим здоровьем. Понимаю, звучит дико, учитывая, что с вами делали и что вам еще предстоит, но приказы не обсуждают.
— Очень интересно, — значит, его вовсе не собираются запытать насмерть? — Лучше бы вас прислали с целью отравить меня по-тихому, что ли…
— Я вас понимаю, — тихо произнес старик. — Но я лечу людей, а не убиваю их. Я не могу дать вам яд… если бы даже он был у меня.
— Он у вас есть, не сомневаюсь. Но просить вас о такой милости не буду.
— Благодарю. А теперь позвольте мне осмотреть ваши руки, герр Риттер сказал, что они в ужасном состоянии. Ах, да! Чуть не забыл… вот. Возьмите.
Сквозь слезы боли, застилавшие глаза, Грэм увидел, как старик протягивает ему что-то, похожее на клочок бумаги. Взять! Если бы он мог…
— Что это? — спросил он, не шевельнувшись.
— Записка, — понизив голос, сообщил ему старик.
— Записка? От кого?
— Вы поймете, когда ознакомитесь с содержанием. Ах, вы же не сможете ее прочитать! — спохватился старик. — Что же делать?
— Прочтите вы.
— Удобно ли это?
— Читайте, прошу вас, — нетерпеливо проговорил Грэм.
— Хорошо… — старик развернул бумагу и вгляделся в буквы. — Хм… Итак. "Свет еще не видывал таких болванов, как ты! Прекращай, наконец, играть в героя и выкладывай все, что знаешь! Тебя будет гораздо приятнее видеть одним куском и в относительном здравии. Неприятностей для других не бойся". Хм… это все.
Уже с первой же фразы, нет — с первых же слов Грэм сообразил, что письмо написано Илис. Никто больше не назвал бы его болваном вместо приветствия. Но если Барден уехал, то и она тоже должна была… или нет? Неужели он оставил ее в Северной без личного присмотра? Грэм почему-то сомневался в возможности такого. И эта фраза: "неприятностей для других не бойся". Что значит "не бойся"? Значит ли это, что неприятностей не будет, или Илис (если только записку писала действительно Илис) советует наплевать на них? Грэм понял, что записка ему эта не нравится.
— Кто вам дал эту бумажку? — спросил он сумрачно.
— Вы разве не поняли, кем написано послание? — вроде бы удивился старик.
— Я-то понял, но хочу услышать от вас.
— Девочка… Мне передала записку девочка, которую наш император возит с собой.
Девочка, повторил про себя Грэм. Мало ли, кого император возит с собой? Вполне возможно, что Илис и не единственная «девочка», сопровождающая его в разъездах. Так как Грэм может быть уверен, что послание написано ее рукой? Он даже не может судить, ее почерк или нет на листе бумаги, потому что не сумеет разобрать ни единой буквы…
— Как эта девочка выглядит? Можете мне сказать?
Старик пожал плечами в явном замешательстве.
— Я, видите ли, особенно не приглядывался… Кажется, темноволосая, довольно милая и совсем молоденькая.
Вроде бы Илис, но… под такое описание мог подойти кто угодно. Нет, подумал Грэм, так каши не сваришь.
— Ладно, — сказал он устало. — Будем считать, что мы все-таки подумали об одной и той же… девочке.
— Вы не доверяете мне? — тоном оскорбленной невинности спросил старик.
Несмотря на боль и усталость, Грэм рассмеялся. Надо же, он ждет доверия.
— Подумайте сами, могу я тут вообще доверять кому-нибудь? Особенно человеку, лица которого не вижу… Впрочем, я из-за вашего факела вообще ничего не вижу. Ладно. Делайте, наконец, то, за чем пришли.
— А записка? Что вы скажете на нее? Что мне передать, если девочка спросит меня об ответе?
— Так она еще здесь?
— Не знаю. Император уехал, но он мог и оставить ее в крепости.
Вряд ли, подумал Грэм. Если я правильно понимаю их отношения, Барден никогда не оставит свою ученицу без присмотра, чтобы не натворила что-нибудь. А она может.
— Ничего не передавайте.
— То есть как? Совсем ничего?
— Совсем. Если она хочет получить конкретный ответ, пусть пишет определеннее, чего ей надо.
— Хм, — с сомнением сказал старик. — Мне показалось, что записка написана достаточно конкретно. Впрочем, это ваши дела.
— Вот именно.
Разговор на этом увял, и лекарь принялся за дело. Он поднес факел поближе, окончательно ослепив Грэма, и взял его руки в свои. Грэм почувствовал аккуратные прикосновения: старик разглядывал его пальцы. Длилось это достаточно долго, он потерял терпение и спросил:
— Ну и как?
— Плохо, плохо, — профессионально-ворчливым тоном отозвался старик. — Кости, в основном, целы, но повреждены сухожилия, и…
— То есть как это — в основном? — перебил его Грэм.
— Так и есть — в основном. Вот здесь, — легкое нажатие, от которого, впрочем, у Грэма глаза на лоб полезли от боли, — и здесь, — еще одно, — кость, похоже, все-таки раздроблена.
— Похоже! Так скажите же точно, Безымянный вас побери!
— На вашем месте, — сухо сказал старик, — я бы не был так озабочен своим будущим. И в, частности, меня не слишком волновало бы состояние моих рук.
— Почему это?
— Потому что вам не суждено выйти отсюда…
— На кой ляд вы тогда вообще притащились сюда! — психанул Грэм. — Да, да, про приказ я уже слышал…
Старик вздохнул, но ничего не сказал. Полез в свой короб, долго там копался.
— Хорошо бы сделать примочки, да только их нужно менять каждый день, а это нереально.
— Ну сделайте хоть что-нибудь.
— Я попробую остановить воспаление и наложу повязки. Жаль, но это все, чем я могу помочь вам в данных условиях.
Копался он довольно долго, но Грэм его не погонял. Пусть делает свое дело спокойно, без нервов. К тому же, старик хоть немного скрашивал одиночество, от которого Грэму уже хотелось взвыть.
— Недели через две должно более или менее зажить, — сказал старик напоследок. В тоне его, однако, сквозило сомнение. — Если, конечно, не появится никаких осложнений. Но давайте надеяться, что у меня еще появится возможность в скором времени навестить вас.
— Тогда уж тащите с собой яд, — мрачно усмехнулся Грэм. — Просто так вы не понадобитесь. Неизвестно, что вы найдете у меня переломанным в следующий визит.
Он говорил про яд, но все же сомневался, что выпил бы его, попади тот ему в руки. Он просил Борона о смерти, но яд — это другое, это уже самоубийство.
Тем временем, проходили часы и дни, а Грэма пока больше не трогали. Возможно, давали время оправиться после последнего допроса. Это его отнюдь не порадовало, а, наоборот, навело на мысли о том, что, возможно, готовится что-то грандиозное.
Надежды старого лекаря на скорое повторение визита не оправдались. Очень долго никто, кроме тюремщика, к Грэму не приходил. Повязки он через некоторое время стащил самостоятельно, когда у него появилось подозрение, что если этого не сделать, они начнут гнить вместе с плотью. Ему в голову приходили уже мрачные мысли, как бы не пришлось вскоре отнять ему пальцы вместе с рукой этак по локоть. Впрочем, мысли эти казались очень смешными на фоне общих перспектив. Зато нога чувствовала себя гораздо лучше, боли почти прекратились; но опираться на нее Грэм по-прежнему не решался, боялся повредить еще сильнее.