Правда, она поймала себя на том, что глядит не на Колу, а на его сыновей, следующих за ним вплотную. Их было двое, обоим за двадцать, но один, как она прикинула, был на три-четыре года постарше. Рослые и красивые, с длинными светлыми волосами, короткими бородами и ярко-голубыми глазами, они, по ее мнению, наверняка были копией отца в молодые годы. Ступали легко, упруго, с таким благородством, что Адела инстинктивно залюбовалась ими. Как хорошо, что эти саксы, в отличие от многих других, проигравших ее соотечественникам, сумели удержать поместье! Адела даже улыбнулась своим мыслям. Она была не в силах отвести от парней глаз, и ей даже пришлось себя одернуть, поскольку поймала себя на том, что думает, как, должно быть, прекрасны их тела без одежды.
Через пару минут, как только солнце выглянуло из-за далеких дубов, весь отряд – человек двадцать – выступил в путь.
Долина Эйвона, которую они покидали, была восхитительным местом. Минувшие геологические эпохи проложили на широкой прибрежной равнине, окруженной голыми меловыми хребтами Сарума, галечные русла. С тех пор спускающаяся река проторила на юг широкий мелкий проход; ее берега превратились в низкие каменистые холмы, одетые в деревья; за бессчетные века вода плавно нанесла плодородные наслоения. Между Фордингбриджем и Рингвудом долина была мили две в ширину, и хотя безмятежная река, которая теперь протекала через пышные поля, превратилась в струйку по сравнению с ее былым величием, порой после весенних дождей она выходила из берегов и заливала окрестные луга искрящейся водой, словно напоминая миру, что издревле здесь хозяйка.
Адела ни разу не выезжала на такую охоту и чувствовала приятное возбуждение, но ей было еще и любопытно. Она знала, что конечная точка их путешествия находится сразу за восточным хребтом долины Эйвона, и просилась в компанию отчасти из желания обследовать эту дикую местность, о которой много слышала. Вскоре, миновав небольшой ручей и одинокий исполинский дуб, отряд достиг подножия хребта. Они выехали на извилистую тропу с дубами, остролистом и кустарником по обе стороны. По мере подъема Адела заметила каменистые проплешины.
Однако ее застало врасплох и породило легкий вздох удивления то, что, когда они поднялись на вершину, лес резко кончился, распахнулось небо, обозначился горизонт и она очутилась в совершенно другом краю.
Адела не ожидала подобного. Впереди, насколько хватало глаз, простиралась вересковая пустошь. Желтоватое солнце, еще находившееся низко над горизонтом, только начинало рассеивать утренний стелящийся туман, покрывший местность словно нитями паутины. Поросший папоротником и вереском хребет, на который поднялся отряд, с обеих сторон имел продолговатые пологие склоны, переходившие в широкие низины: слева – болото; справа – ручей с галечным дном и каменистыми берегами. Вереск же всюду перемежался кустами и утесником с желтыми цветами. На другой возвышенности, в миле от этой, линию горизонта ломали заросли остролиста. А следующий, дальний хребет порос дубами, как и тот, что был позади них.
Было здесь и еще кое-что. Глянув на торфяной дерн под копытами лошади, Адела заметила камешки – такие белые, что казалось, они светятся, а затем, снова посмотрев в небо и втянув в себя воздух, испытала странное чувство: где-то рядом должно быть море, пускай и не видное ей.
Живут ли в этой бескрайней дикой местности люди? Есть ли здесь деревни, уединенные усадьбы или хижины? Она предположила, что да, но ничего подобного в поле зрения не попадало. Все было пустынно, безмолвно, первобытно.
Значит, вот он какой, Нью-Форест короля Вильгельма Завоевателя.
Слово «форест», заимствованное из французского, означало не «лес», хотя здесь были огромные леса, а территорию вне дома, в данном случае заповедные земли для королевской охоты. Здешние олени, в частности, находились под защитой жестоких лесных законов. Убьешь королевского оленя – лишишься руки, а то и жизни. А поскольку нормандский завоеватель лишь недавно прибрал этот край к рукам, Нью-Форест – Nova Foresta на латинском, на языке официальных документов, – так нынче и назывался.
В средневековом мире ничто не полагалось новым. Для каждого новшества искали старинный прецедент. Саксонские короли, разумеется, охотились здесь с незапамятных времен. Поэтому нормандский завоеватель, узнав, что здешние места уже два поколения как находятся под строгим лесным законодательством – еще со старых добрых деньков короля Кнуда, издал подтверждающую сей факт хартию.