“Возьми скакуна, если нужно”, - бросил седобородый, уже сидя на своём морском коне. - “Или держись за плавник”.
Все четверо мерменов поднялись со дна.
“Вы никого не оставите тут?”
“Буй уничтожен, морской эльф. Слепое пятно, конечно, но небольшое. Если сахуагины достаточно хитры, чтобы вернуться, не потревожив глаза других буев, пусть опробуют внутреннюю защиту. До Прихода любой, кто находится здесь, будет одинок, как в Сокровищнице Амберли. Я не заставлю никого пропадать без толку”.
Шемсен вздохнул, окатив жабры холодной водой. Только глупец отвергает дары Амберли.
В гавани Уотердипа не найти рифов или зарослей водяных растений, и несмотря на усилия всех живущих под водой и над ней, неприятный вкус и грязноватый оттенок не являются чем-то необычным. Шемсен никогда не забывал, что он беглец, лишенный дома. Даже собственное жилище напоминало ему об этом. Когда морские эльфы впервые попросили убежища у Уотердипа, гильдия магов выбила ровные ниши в утёсах, давших бухте ее имя. На нишу была натянута сеть, не позволяя волнам украсть то немногое, что он собрал за десятилетнее изгнание.
Шемсен делил пещеру с другим морским эльфом. Эшоно попался акулам во время их долгого отступления к Уотердипу. Их выжившая целительница сделала, что могла, но самое необходимое – месяц отдыха и хорошее питание – было им недоступно. Ногой он больше пользоваться не мог. В гавани это ему не слишком мешало, но не позволяло участвовать в патрулях, которые изгнанники считали своим правом и обязанностью. Вместо этого он приучился действовать в качестве посредника на суше, разбираясь в спорах и недоразумениях, постоянно преследовавших морских эльфов в их безопасном, но столь необычном убежище.
Странной парой они были, Шемсен и Эшоно, объединённые лишь бегством из уничтоженной деревни и тяжким путём в холодные воды. Но в эти дни и такой малости было достаточно.
“За Пешхета”, - провозгласил Эшоно, салютуя погибшему эльфу раковиной с пастой. “Пока мы живы, мы помним его”.
Он глотнул. Шемсен вторил ему.
“Говорю тебе, друг мой, ты должен взять жену, чтобы было кому помнить нас”, - мрачно пошутил Шемсен.
Он, Шемсен Скиталец, шутит! Его жаберные щели изумленно задрожали. Как бы ни было это странно, он стал считать калеку Эшоно другом.
“Только после тебя”, - ответил Эшоно, зачерпывая ещё одну порцию пасты из плававшей между ними чаши. “И ни днём раньше”.
“Слишком стар”.
“Сколько тебе? Четыре сотни? Пять?”
“Я чувствую себя старше”, - честно ответил Шемсен.
“Тем больше причин. Женись. Заведи семью, пока ещё не поздно”.
Шемсен опустил голову. Жест, понятный большинству беженцев. Все они несли на себе шрамы, секреты и вину за то, что выжили там, где погибли другие. Для Шемсена это было даже более верно, чем для прочих. Его дружба, какой бы она ни была, с Эшоно выдержала потому, что тот хорошо понимал, где лежит грань, которую нельзя переходить.
“У меня есть бальзам”, - сказал Эшоно, меняя тему. Он достал из-под гамака сосуд. “Получил в одном из храмов поверхности. Не так хорош, как то, что делает Алд Дессина, но тебя заштопает. Там почти пусто, можешь взять остатки, если хочешь”.
Эшоно отдал так много мяса акулам, что его рана никогда не заживёт полностью. Его туго натянутая кожа трещала всякий раз, когда он напрягался. Бальзам Эшоно тратил чашами, и вскоре стал специалистом во всём, что касалось жрецов, целителей и зелий.
Шемсен, чьи раны в нескольких местах доходили до костей, принял горшочек размером с кулак. “Я ухожу”.
“Так скоро? Тебе нужен отдых”.
“Разуму больше, чем телу. Отдохну, когда вернусь”. Шемсен взял трезубец и оттолкнулся к открытому углу сети. На полдороге он обернулся и проговорил: “Спасибо за мазь. Ты хороший друг, Эшоно. Не следуй за мной”.
“Я бы и не стал”, - заверил его Эшоно, глядя с мальчишеским любопытством. “Осторожно, Шемсен. Нас так мало осталось. Каждый драгоценен”.
Шемсен выплыл из ниши. Мрачные мысли тянули его вниз, и он опускался всё ниже и ниже, скоро миновав глубочайшие из обитаемых ниш. Здесь, чтобы видеть дальше собственных ног, требовалась лампа, если конечно в распоряжении путника не было чувств иных, кроме зрения. Естественно, тот, кто не полагался на глаза, даже если он выглядел точь-в-точь как морской эльф, эльфом быть никак не мог.
Шемсен приложил немного целительной мази Эшоно к самым лёгким из своих ран. Не являющийся морским эльфом не мог выносить бальзамы Алд Дессины. Но зелье сухопутных – липкая мазь, жалившая, но не обжигавшая – не навредит ему, если ей пользуется Эшоно. Шемсен обработал раны и выпустил из рук опустевшую баночку, сразу пошедшую ко дну гавани. Когда жжение прекратилось, он поплыл прочь.