Игнати, слишком ослабевший, чтобы отвечать, лишь отрицательно покачал головой. За него ответил сын:
— Ты видел его ответ. Если из-за этого нам суждено умереть, пусть будет так. Но вот что я скажу тебе, Баланд: как только мы погибнем, тебе лучше убираться отсюда как можно быстрее, потому что наши подданные наверняка отомстят за нас. А если ты сбежишь, их решимость вести войну лишь возрастет.
— Я вижу, ты все еще полагаешь, что у вас есть выбор, — сказал Баланд. — Что ж, я тебя разочарую.
Он взмахнул рукой, и Игнати подался вперед. Еще взмах, и король пронзительно вскрикнул. Грудь его вздулась, разрывая одежду.
Принц прыгнул вперед, но Баланд ударом лапы сбил его с ног. Жуткий вопль короля эхом разнесся по залу, и тут сердце его, разодрав грудную клетку, вылетело и оказалось в когтях Баланда. Демон сжал его, и король закричал еще ужаснее.
Баланд опустил сердце так, чтобы принц его видел. Соларос сидел на полу с раскрытым ртом.
— Вот жизнь твоего отца, — сказал Баланд. — А теперь соображай быстро. Ты соглашаешься с моими предложениями, а я возвращаю Игнати жизнь. Или ты продолжаешь упорствовать, и в этом случае…
Он вновь сжал сердце, и Игнати закричал еще громче.
— Мы согласны, — выдохнул принц. — А теперь прошу тебя, не мучай его больше.
— Ты отвечаешь за свои слова? — спросил король демонов. Еще раз сжал сердце, еще один крик.
— Отвечаю, — всхлипнул принц.
Баланд кивнул.
— Как будет угодно вашему высочеству.
Он медленно подошел к трону, улыбнулся страдающему Игнати и вложил сердце тому в грудь. Он подул на зияющую дыру, и в мгновение ока не осталось следов ни от кровавой раны, ни даже от разрывов в одежде.
Баланд похлопал короля по плечу.
— Я рад, что теперь вы оба разделяете мое мнение, — сказал он. Баланд повернулся к Яшуре.
— Проследи, чтобы мои пожелания были выполнены, — сказал он. Затем указал на нас с Джанелой. — Особенно те, что касаются этих двух. И до моего возвращения в Тирению я не должен даже вспоминать о них.
Яшура поклонился, и тут же тьма закружилась вокруг Баланда. Она окутала его плащом… и он исчез.
И вновь я стал узником короля. Но только теперь не такого жестокого, как Азбаас, или деспотичного, как архонты, некогда правившие Ликантией. А короля Игнати, сдавшегося от боли, загнанного в угол.
Несмотря на все свои заблуждения, он любил своего сына. А сын любил его.
И из-за этой любви должны были умереть мы, а с нами еще тысяча человек.
В эти свои последние дни я не страдал от физических мучений. Нас заперли в наших апартаментах, а оставшиеся при мне в качестве слуг Квотерволз и Келе заверили меня, что остальные наши люди содержатся в схожих условиях.
Демоны охраняли нас днем и ночью. Несколько раз в день демоны обнюхивали нас, удостоверяясь, что мы не занимаемся магией.
Не было никакой надежды на побег.
Джанела не сразу восстановилась после выпавших на ее долю испытаний. Но ей становилось все лучше, и она каждый день уговаривала меня не отчаиваться. И я говорил ей: да, любимая, я знаю, как сильны волны надежды и жизни. И я старался выглядеть по возможности спокойным, чтобы не волновать ее.
Вы, возможно, уже заметили, какие нежные выражения применяю я. Это не игра в слова. Джанела действительно моя любовь. И мне кажется, с самого начала нам обоим было понятно, что нам не избежать любви.
Я не сожалею о тех напрасно потраченных днях и ночах, проведенных нами порознь. Потому что иначе все было бы по-иному. Может быть, это отразилось бы на нашей совместной деятельности, дружбе во время этого грандиозного приключения. И наши объятия омрачались бы виной перед Яношем и другими смущающими обстоятельствами, такими, например, как рассуждения: действительно ли это любовь или просто изощренная ирония судьбы?
Я не могу точно вспомнить тот момент, когда мы наконец стали одним целым.
Я даже не помню, день это был или ночь. Но мне кажется, что в тот момент я как раз делал свои записи в этом журнале. И тут, ощутив руку Джанелы на плече, я повернулся к ней. Она стояла с бокалом вина в руке для меня, улыбаясь, но, когда взгляды наши встретились, улыбка исчезла, а я просто погрузился с головой в темные глубины ее глаз.
И тут мы словно вернулись в джунгли, на берег, где купались тогда Джанела и остальные наши женщины. И я уже не стал отворачиваться, а подхватил ее на руки и отнес на песок, где мы занимались любовью, пока в сладостную тьму ночи не полетели искры костров.
А потом мы оказались в той целомудренной постели, в Ирайе, где разыгрывали любовников, чтобы одурачить Модина. Но только на этот раз я был юн, а скользнувшие вниз руки Джанелы ощутили мою мощь. Она рассмеялась и, отбросив покрывала, оседлала меня и помчалась, пришпоривая меня и размахивая гривой волос, как дикая степная кобыла.