— Пусти… — прохрипел он и вдруг, извернувшись, вцепился зубами в руку Камила.
Камил зарычал от боли и, резко стукнув мальчишку по затылку, выдернул руку.
— Ты… Ты что, бешеный? — губы у Камила обиженно запрыгали. Он еще раз для острастки заехал противнику по затылку и тут увидел, что из прокушенной обслюнявленной ладони сочится кровь. Он отпихнулся от мальчишки и, встав на ноги, прислонился к деревянной стенке навеса.
— Дурак зубастый, — всхлипнул он и вытер ноющую ладонь о рубашку.
Мальчишка приподнялся, словно чего-то не понимая, затем вскочил на ноги и пригнувшись, растопырив руки, застыл напротив него. Было в нем что-то страшное: яростные, совсем не мальчишеские глаза, по-звериному ощеренный рот, длинные, черные, блестящие волосы, спадающие на глаза… И одежда. Странная одежда — штаны, какие-то рыже-грязные, плотные, неизвестно из чего, и мохнатая, шерстью наружу, безрукавка, надетая прямо на голое тело.
Камилу стало не по себе.
— Чего уставился?! — крикнул он в лицо мальчишке и выпростал перед ним прокушенную руку. — На, посмотри на свою работу!
— Ну, все, — медленно, растягивая слова, протянул мальчишка, даже не посмотрев на протянутую к нему руку. — Непрошеным пришел — здесь тебе и зарытым быть! Как собаке. Молись своему Христу!
Он резко выхватил откуда-то сзади, из-за спины, кинжал и метнул его в Камила.
Камил вздрогнул. Жгуче запекло в левом боку. Медленно, со страшным предчувствием, он опустил глаза и увидел, что в стойке, между рукой и грудью, торчит кинжал. Его замутило.
— Ты… Т-ты ч-что… Т-того? — заикаясь, спросил он.
Вся поверхность его тела вдруг собралась гусиной кожей и покрылась холодным потом. Не глядя, он выдернул кинжал и почувствовал, как под рубашкой побежал теплый ручеек. Его еще сильнее замутило, он отбросил кинжал в сторону и медленно сполз по стойке на выбитую копытами подстилку из соломы.
Обычно после полудня, часам к двум, когда воздух густел от невыносимой жары, Йон-воевода со своими латниками перекочевывал из рощи на веранду “таверны Мамы-Разбойничихи”, где все от пуза пили холодно-терпкий, с погреба, компот. Но сегодня, после этого злополучного случая с Камилом (тетка Ага еще неделю назад просила, чтобы его, по приезду в село, Йон принял в свою ватагу, и обещала по этому случаю устроить пир-сабантуй с горами пирогов и реками компота), идти в “таверну” на кружку компота почему-то не хотелось. А если говорить точнее, то было просто совестно. Поэтому все разбрелись по лужайке, кто куда, и расселись под деревьями в тени.
Йон внешне сохранял полное спокойствие. Он, конечно, чувствовал на себе косые взгляды ребят — мол, устроил театральное представление, — но старался не подавать виду. Глупо в общем-то получилось. Но что он теперь мог поделать?
И все же кое-что, чтобы хоть как-то попытаться уладить отношения с Камилом, Йон-воевода предпринял. Вслед за ним он послал Стригу с его отрядом лазутчиков, чтобы они проследили, куда он направится, что будет делать в роще, и по его возвращении вовремя предупредили отряд. Может быть на обратном пути просьба тетки Аги как-нибудь и утрясется…
Нарочный от Стриги вынырнул из кустов неожиданно быстро, и Йон вздрогнул.
— Ну, что? — почувствовав что-то неладное, встревоженно спросил он.
Нарочный шумно передохнул и начал старательно косить глазами в сторону.
— Понимаешь, Йон, мы шли за ним до самого замка…
— Понимаю! — раздраженно заорал Йон. — Все понимаю! Упустили?! Шляпы! — Он оттолкнул нарочного и, вскочив на ноги, закричал на всю поляну: — Подъем! Кончай привал!
— Живле, — сказал кто-то глухим голосом, затем послышалось журчание воды и на лоб легло что-то мокрое и холодное. Камил открыл глаза. В помещении висел сгущенный, сырой, пахнущий плесенью и грибами полумрак. Он тяжело давил на Камила мокрым грязным покрывалом, пропахшим попоной.
— Вот уж и гляделками лупает, — пробурчал все тот же голос, и Камил увидел, как над ним наклонилось чье-то лицо, заросшее рыжей, неопрятной бородой до самых глаз. От испуга сердце у него екнуло и он, резко отклонившись в сторону, сел. В голове сразу зашумело, перед глазами поплыли круги.
Откуда-то из-за изголовья топчана, на котором сидел Камил, появилась женщина в длинном, до пят, грубом домотканном платье. Она мягко обняла Камила за плечи и, приговаривая: “Ну, что ты, что ты… Что ты? Тебе лежать сейчас надо. Что скажешь-то?” — попыталась его уложить.
Камил прилег и ему сразу стало легче, только что-то сдавливало грудь да неприятно зудело в боку. Он скосил глаза и увидел, что рубашка на нем расстегнута нараспашку, причем некоторые пуговицы вырваны с мясом, а грудь стянута серым куском материи. Он сразу вспомнил Козинский замок, лохматого мальчишку-звереныша, злополучный кинжал в его руке, и снова вскочил на топчане.