— Милый, скажи скорей Брачную Формулу, и этот гадкий компьютер наконец позволит сбросить эту противную сбрую. Я так намучилась…”
— Сколько можно повторять этому олуху — подобная пошлятина лишит журнал последних подписчиков! — Джон Стюарт, лысый, толстый, имеющий привычку плеваться при разговоре, когда его рот не занят сигарой, мужчина в возрасте сразу за шестьдесят, прикусил окурок “гаваны” и швырнул корректорский карандаш на пол. — Если поганец Даарби не желает выполнять моих требований, пусть пеняет на себя! Я разорву контракт к чертовой матери, пусть даже меня заставят выплатить ему неустойку!
Он сорвал телефонную трубку с вмонтированным списком авторов журнала и ткнул индекс презренного фантаста. В наушнике подозрительно долго слышались протяжные гудки.
— Дрыхнет, скотина! — еще пуще завелся редактор. — Ничего, я сам исправлю его паскудную концовку, пусть выставляет претензию в бюро Охраны Авторских Прав!
Стюарт с трудом наклонился через мешающий подобным гимнастическим упражнениям живот и кряхтя подобрал карандаш. Потом поставил жирный крест на последней странице последнего фантастического опуса Ника Даарби.
— Так и только так, отсюда пойдет следующим образом:
“…но Сила не сдалась, она сделала только маленькую передышку! Дженнифер опять скрутило, и она забилась на брачном ложе, как пойманный в ловчую сеть Деликатесный Корень…”
Редактор Джон Стюарт, который в реальной жизни и мухи не обидит, не успел лишить жизни миссис Дженнифер Этвуд из рассказа Никлауса Даарби. На его короткопалую лапу, покрытую рыжими жесткими волосами, легла металлическая ладонь, прижав карандаш к столу. Стюарт захлебнулся слюной от такой наглости. Он оторвал взгляд от текста, желая разглядеть нахала, осмелившегося без спроса проникнуть в святая святых “УМВ” — кабинет главного редактора. Но увидел только смутную тень ловчей паутины. Через мгновение парализующая снасть сковала его движения.
— Прощай, незадачливый породитель Силы! — сказал Кристофер Этвуд вместо эпитафии и проделал с останками редактора те же манипуляции, что и с телом Даарби.
Потом Первожитель Черной Погибели нашел на редакторском столе чистый лист бумаги и перенес на него свой текст последней страницы фантастического рассказа — один к одному, тем самым корректорским карандашом, за который цеплялся перед смертью покойный редактор.
— И чем им не угодила концовка, ума не приложу! — сказал он и с выражением прочитал заключительную фразу:
“…они жили и трудились на планете долго и счастливо и умерли в один день”.
Борис Зеленский ДАР БЕСЦЕННЫЙ
Стойбище камарисков располагалось за Дикой Пустошью, в уютной речной долине между отрогами зубчатых скал, и близость к полюсу хранила его от назойливости непрошенных гостей. Сезон Дождей не завершился, но на несколько дней выдалась солнечная погода. Ничто, казалось, не предвещало странных событий, вошедших впоследствии в Книгу Памяти, которую ткали паучки-летописцы, понимающие человеческий голос. Содержание этой Книги наговаривалось жрецами на протяжение многих поколений, с тех пор, как божественная дева Чегана явила свою милость и одарила племя звуковой речью и паучьей письменностью. До принятия подарка Чеганы камариски изъяснялись сугубо жестами да нехитрым набором односложных междометий — этого вполне хватало для сбора съедобных кореньев и охоты на смутангов. Только с приходом членораздельной речи племя оценило все прелести звуковой коммуникации, будь то пылкое признание в любви, бурные дебаты накануне весенних выборов вождя на альтернативной основе, ритуальное общение с Духами отошедших предков или сказительное мастерство Старейшин. Поистине бесценен был дар девы Чеганы — дар общения и понимания между людьми…
В то памятное утро любители погреться выставили на солнышко впалые животы. Малыши возились в лазурной тине, тщетно пытаясь вытащить на берег ленивого ручного солима. Визг потревожил Старейшину с летним именем Эстроних, и он, приподнявшись с подстилки из сушеных листьев дерева зиглу, погрозил мелюзге крючковатым пальцем. На душе патриарха было спокойно: год выдался отменный — смутанги жирели на пастбищах, косяки радужных рыб прошли на икрометание, ветви деревьев зиглу сгибались под тяжестью орехов.
Ниже по течению реки женщины племени устроили постирушку, попутно перемывая кости вождю, который в преддверии приближающихся холодов разрешил мужчинам сварить напиток по имени “огненное пойло”.