ДОКТОР УЛАМ: Великие результаты всегда являются итогом великой подготовки. Специальная особая группа при военной ставке Сауми в любое время готова обеспечить Биологический Центр всем, что может нам понадобиться.
Д.КОЛОН (быстро): Кто возглавляет специальную особую группу при военной Ставке Сауми?
ДОКТОР УЛАМ: Генерал Тханг.
Н.ХЛЫНОВ: Означает ли это, что Биологический Центр полностью находится в ведении военных?
ДОКТОР УЛАМ: Не имеет значения.
Н.ХЛЫНОВ (настойчиво): Означает ли это, что Биологический Центр будет существовать и тогда, когда в Сауми не останется вообще ни одного станка, ни одного инструмента, ни одной книги?
ДОКТОР УЛАМ: Доктор Сайх учит: все сущее начинается с одной точки, с одной идеи, с одного толчка. Доктор Сайх учит: важен лишь тот путь, который ведет к победе. Начиная свою работу, мы действительно никак не могли обойтись без Биологического Центра. Мы даже закрывали глаза на то, что Биологический Центр сам по себе является очагом возникновения все новых и новых хито, но пришел час, назовем его нулевым, когда мы твердо можем сказать: и это теперь не имеет значения.
Д.КОЛОН (возбужденно): А дальше, дальше, цан Улам?
ДОКТОР УЛАМ: Вы хотите повторений? Хорошо, я повторюсь. Будущее принадлежит другому.
Д.КОЛОН (раздраженно): Но когда оно наступит, это будущее? Через десять, через сто, через тысячу лет?
ДОКТОР УЛАМ: Через десять лет или через тысячу, не имеет значения.
ГЕНЕРАЛ ТХАНГ: НУЛЕВОЙ ЧАС
1
Сумрак, масляные светильники, тени за ширмами, неясные шорохи — все это. была не ночь, но даже такое напоминание о ночи раздражало генерала Тханга. Он не любил ночь. Бессонница, далеко не всегда приятные размышления, утомительное ожидание рассвета, наконец, сны…
Чаще всего генералу Тхангу снился один и тот же участок острова Ниску: оплавленная до глянца базальтовая стена, мертвые скалы, спекшийся в стеклянные лепешки песок. За песком в смутном мареве угадывалась горная цепь, отроги ее, выглаженные ветрами, походили на бронзовое литье. Кое где над песком торчали бесформенные обломки — все, что осталось от бывшего поселка.
Голый, мертвый, пустой мир.
Если ближе к морю, в трещинах скального массива, бактериологи находили хотя бы микроскопические нити вездесущих сине-зеленых водорослей, то выше остров был мертв, абсолютно мертв. Генерал Тханг не раз видел пустыни, порожденные массированными бомбовыми ударами — язвы воронок со скопившейся в них гнилой водой, раздавленные взрывами бугры, мертвое отчаяние мертвого мира, но тут, на Ниску, вообще не осталось никакой органики, выгорело все, что могло выгореть. И в темной глубине сна, пытаясь укрыть свое грузное тело между редкими оплавленными камнями, едва торчащими над песком, генерал Тханг с тупым животным ужасом вслушивался в темный гул идущих над островом самолетов.
Один.
Другой.
Третий…
Генерал Тханг знал, хватило бы и одного. Генерал Тханг знал, еще секунда, и вспышка, затмевающая Солнце, высветит самые дальние уголки подсознания, убьет самую тайную тень, даже сам воздух разложит на атомы. Гул нарастал, он заполнял все пространство, он болезненно пульсировал в мозгу, болезненно сжимал сердце. Генерал Тханг тщетно вжимался в песок, ничто уже не могло спасти его от удара.
Поздно.
И уходя от мертвого ужаса, от страшного ожидания, перед которым ничто не имело значения, генерал Тханг пытался закричать, захрипеть, разжать сведенные судорогой челюсти — проснуться.
Проснуться.
Смахнуть с лица едкий, как кислота, пот.
Дотянуться до чашки с водой, настоянной на горных травах.
Генерал Тханг просыпался и долго лежал в темноте, не зажигая свечи или электрического светильника. Потом он тянулся рукой к приемнику, к одному из очень немногих приемников, еще работающих в Сауми. Щелкала клавиша, слабо освещалась широкая шкала, исчерканная китайскими иероглифами, в темную комнату врывались чужие голоса, множество голосов, перебивающих друг друга. Массовые китайские хоры, полные неподдельного энтузиазма, вкрадчивые, будто нашептываемые из-за угла, ватиканские проповеди, скандинавские гимны, широкие и мелкие как северные моря. Лондон на специальном английском увещевал не слушающиеся его отсталые и развивающиеся страны, албанцы ставили под сомнение любую политическую систему, кроме своей, Люксембург, игнорируя тех и других, дарил миру музыку…