Но от вида переполненных чувством собственной важности старикашек Кассиану хотелось скрипеть зубами.
— Приветствуем тебя, верховный правитель. Да благословит крылатый бог тебя и твою жену.
— Она так же, как и я, верховная правительница, а не просто «моя жена», — холодно бросил им в ответ Ризанд. — Выкажите ей должное почтение.
Старейшины переглянулись. Их лица наполовину закрывали капюшоны из мешковины, но Кассиан смог рассмотреть, как взгляды наполнились удивлением и отвращением. Если молодое поколение иллирианцев относилось к женщинам снисходительно, но вполне терпимо, то для этих древних стариков существо женского пола стояло на том же уровне, который некогда занимали в иерархии человеческие рабы. С той разницей, что женщине бы никогда не доверили лук.
— Приветствуем вас… верховная правительница, — также хором выдавили из себя Старейшины и опустились на свои места.
Фейра даже не склонила головы в приветственном кивке. Сегодня они с Ризандом играли непривычные для себя роли — не те чудовища, что могли управлять Двором Кошмаров, но и не те, кем являлись на самом деле. Иллирианцы куда больше почитали силу, нежели мудрость и справедливость. Что-то просить, пусть даже у Совета Старейшин, не стоило. Но нельзя было и торговаться. Только требовать, при этом соблюдая формальности. Подумав об этом, Кассиан понял, насколько рад, что Риз и Фейра не бросили его разбираться с этим в одиночестве. Едва взглянув на стариков, Кассиану уже хотелось обнажить свои клинки. Иллириания оставалась единственным местом, где оружие на переговорах приветствовалось.
Прежде чем все расселись за столом, Кассиан бросил, как он надеялся, незаметный взгляд на Манону. Фейра уговорила её надеть платье. Конечно, это была не простая одежда. Кассиан вообще сомневался, что она когда-либо носила обычные платья. Сейчас на ней красовалась хитрая маскировка на случай неожиданностей. Сам наряд состоял из кроваво-красной ткани, названия которой иллирианец не знал. Она была легкой, воздушной и… практически прозрачной. Если подол составляло множество слоев, из-за чего различимы оставались только контуры длинных ног, то верх не скрывал практически ничего от взгляда ушлых стариков. Якобы этим объяснялась необходимость оставить волосы распушенными и не откидывать их назад, как бы душно и волнительно ни становилось в зале. На самом деле, волосы скрывали форму ушей Маноны. Если фэйка ещё могла надеяться попасть на Рамиель, то смертная или, того хуже, ведьма из другого мира не могла об этом и мечтать. Но самым интересным элементом платья являлся рукав, выполненный из причудливых стальных пластин, браслетов, инкрустированных чёрными аметистами, и цепей, соединяющих их в единую конструкцию. Наверху она выглядела как массивный наплечник парадных доспехов, зато внизу заканчивалась острыми железными когтями, полыми внутри. Их сделали как раз по меркам родных ногтей Маноны. Если вдруг она потеряет контроль и выдвинет своё железное оружие, то при условии, что на столе будет лежать только одна рука, этого никто не заметит. Но Кассиан радовался тому, что её уговорили надеть этот наряд, по другой причине: в нём она выглядела божественно. От её красоты перехватывало дыхание. Кассиан избегал смотреть на неё, пока шёл по коридорам галереи, потому что боялся споткнуться или вовсе упасть, как глупый мальчишка, засмотревшийся на королеву. Королеву ведьм, напомнил он себе, чтобы охладить пыл.
Сам он нисколько не приоделся для визита. Лучший наряд для встреч с иллирианцами, и не важно пять им лет или пять тысяч — легкие доспехи с семью красными сифонами. Тем более сегодня они прекрасно гармонировали с платьем Маноны. Ризанд был в своём неизменном чёрном камзоле. Фейра решила поддержать Манону и надела синее платье с легкими длинными рукавами и корсетом, спаянным из стальных лент, подчёркивающим талию, грудь и бёдра. Оставалось только представить, какой кусок от своего локтя откусит Мор, когда поймёт, что ей не досталось наряда вроде этих.
Кассиан ждал долгих утомительных бесед, которые так любили старики, но Ризанд явно настроился решительно:
— Мне, Кассиану и этой женщине, — он кивнул на сидевшую рядом ведьму. — Маноне Черноклювой, нужно подняться к ониксу на гору Рамиель.
Старейшины один за другим откинули капюшоны. Старость сделала их лица практически неотличимыми друг от друга. Лишь у одного — того, что сидел напротив верховного правителя — выделялся крючковатый нос хищной птицы и удивительно живые чёрные глаза. Волосы ещё сохраняли пигмент, оставляя для седины лишь несколько прядей. Он и начал говорить.
— Верховный правитель, не подвели ли нас уши, — очевидно, он вещал от лица всех Старейшин. — Ты просишь позволения на то, чтобы ноги нечестивой женщины осквернили святыню нашего народа? То место, которое призвано отделить зёрна от плевел, мальчиков от мужчин?
Кассиан стойко держался, пытаясь не закатить глаза. Абсолютно всем в Иллириании известно, что на Рамиель нельзя подниматься исключительно потому, что не будь этого правила — хитрые крылатые юнцы излазили бы гору вдоль и поперёк, готовясь к Кровавому ритуалу. Вся её святость оставалась значительной лишь в умах этих древних крылатых дураков. Собственно, Рамиель оставался единственным местом, над которым они имели действительную власть. Именно совету подчинялись дозорные и патрульные. Говорили, что на вершине даже есть секретное место, о котором знает лишь Совет Старейшин и откуда ведётся круглосуточное наблюдение за святыней. Ризанд никогда не посягал на эту блажь. Чем бы старик не тешился, лишь бы молодняк на бунт не подбивал. Всё-таки иллирианцы любили свои традиции.
— Я не прошу позволения, — резко, но все ещё спокойно ответил Ризанд. — Я верховный правитель Двора Ночи, в состав которого уже десяток тысячелетий входит Иллириания, а с ней вместе и Рамиель. Вы — религиозные деятели в моих владениях и хранители древних обычаев. Если вам хочется услышать от меня просьбу, а не приказ, то это будет просьба благословить наш поход.
Старейшины даже не переглянулись. У всех на лицах застыло одинаковое выражение спокойствия. У всех, кроме сидящего посередине, глаза были подернуты мутной старческой пеленой, которая делала иллирианцев похожими на мертвых рыбин. Даже их крылья имели неприятный серый цвет, словно их тоже коснулась седина.
— Верховный правитель, при всем уважении к вам, — продолжал говорить тот самый Старейшина; Кассиан даже смог припомнить его имя: Киншас. — Осмелюсь напомнить, что за все тысячелетия, что Иллириания соглашалась быть частью Двора Ночи, ни один правитель не оспаривал наше право следить за единственной святыней, которая осталась у крылатого народа. Все они понимали, какое значение она имеет. Ступить на гору Рамиель возможно лишь тогда, когда три звёзды восходят над её вершиной, и только мальчикам, готовящимся стать мужчинами. Мы помним, мы ждём.
— Мы помним. Мы ждём, — хором отозвались на это четыре других старика, развевая свои беззубые рты.
Друзья Кассиана недоуменно переглянулись. У всех в глазах застыла тревога.
— Всё меняется, Киншас, — ответила Фейра. — Вы должны знать, как унизительно было падение Сонного Королевства, до последнего цепляющегося за нелепые и жестокие традиции. Подняться на Рамиель — дело государственной важности, и мы сделаем это.
Ризанд восхищённо посмотрел на свою жену. Он всё ещё не мог поверить в своё счастье, не мог до конца принять тот факт, что эта мудрая, прекрасная и храбрая девушка стала для него верховной правительницей, женой и истинной парой, признавшей узы.
Кассиан взглянул на Манону. Она сидела прямая и напряженная, как тетива тугого лука, и со стальной яростью взирала на Старейшин. От этого разговора зависела вся её жизнь — как забытая прошлая, так и будущая. И пока его исход казался однозначным. Но у Ризанда были свои секреты.
Старики зашипели, словно властный голос Фейры это раскалённое клеймо, приложенное к их обвисшим ушам. Но Киншас продолжал:
— Тогда кто мы такие, чтобы вас удержать, верховная правительница? — яда в голосе больше, чем в клыках змеи. — Но нашего благословения, о котором вы просите, вы не получите никогда. Вся Иллириания узнаёт о вероломстве тирана, который ни во что не ставит традиции нашего народа… И, ах да, его жизни тоже.