Совершенно неожиданно, в самый разгар строительства лагеря, появился Помпей, а также Демохар и Аполлофан со своими кораблями. Причем этот пренеприятнейший сюрприз поджидал цезарианцев не только на море: с двух сторон к лагерю подошли пехота и конница Помпея. Пассивность Помпея опять не дала ему насладиться полной победой. Напади он всеми силами одновременно — быть может, мир так и не узнал бы об императоре Октавиане Августе. Однако напала только конница Помпея, разогнав легионеров, строивших лагерь. Неопытность помпеянских полководцев поражала: приближалась ночь, и пехота, боясь располагаться рядом с противником, ушла в соседний город Фенику, а флот стоял на некотором отдалении у Коккинского мыса. Так что цезарианцы все-таки закончили сооружение своего лагеря, в котором было три легиона, 500 всадников без лошадей (они должны были прибыть со вторым конвоем), две тысячи ветеранов-добровольцев, тысяча вспомогательных войск и отряд флотского экипажа с кораблей.
Оставив командовать в лагере Корнифиция, Октавиан еще затемно на кораблях вышел в море. Флот он организовал в два отряда правым крылом командовал Луций Титиний Сульпициан, а левым — Публий Каризий. Сам Октавиан поднялся на борт своей либурны и объехал свой флот, подбадривая людей. После этого он снял с корабля собственный штандарт, как во время величайшей опасности. За этим последовала битва, которая неизвестна нам во всех подробностях, но результат ее, напротив, отлично известен и говорит сам за себя. С перерывом последовали два сражения между флотами, которые длились весь световой день и закончились только следующей ночью. Флот Октавиана нанес серьезный ущерб противнику, однако сам просто прекратил существование. Почти все корабли Октавиана были захвачены либо сожжены, только немногие, не получив к тому приказа, вышли из боя и, подняв носовые паруса, ушли в Италию. Их пытались преследовать, но безуспешно. Спасшихся вплавь убивали помпеянцы уже на берегу, но некоторым удалось добраться до лагеря Корнифиция.
Чудом спасшийся на своей либурне Октавиан причалил в Абальском заливе и был настолько подавлен, что, как говорят, даже подумывал о самоубийстве. Однако вскоре его нашли свои и, переправляя с лодки на лодку, доставили в расположение Мессалы. Октавиану упорно не везло на море. Быть может, причиной тому было то, что после первой бури, разметавшей его корабли, он заявил, что и наперекор Нептуну одолеет море, и даже приказал во время очередных празднеств в цирке удалить из процессии статую этого бога.
Придя в себя, он немедленно отослал к Корнифицию либурну с письмом, где велел держаться и ждать помощи. Затем он отправился в город Стилиду в Бруттии, где стояли три легиона под командованием Каррины. Он приказал ему плыть с войсками на имевшихся у того кораблях на Липару. Мессалу отправили в Путеолы за элитным первым легионом — привести его в Гиппоний. А Агриппе Октавиан отослал приказ срочно выслать на усиление Корнифиция отряд под командованием Квинта Ларония. Тот, к слову сказать, дошел до цели и спас остатки армии Корнифиция, хотя и страшно поредевшей».
Агриппа все же взял Тиндарид. Октавиан немедленно перебросил туда морем пехотинцев и всадников. Его группировка на острове постоянно росла — теперь в ней уже насчитывался двадцать один легион, около 20 000 всадников и более 5000 воинов легкой пехоты. Войска Октавиана наконец соединились с войсками Лепида. Обстановка на острове медленно, но неуклонно изменялась, баланс смещался в сторону Октавиана. Теперь уже он владел ситуацией. В частности, Октавиан поставил себе целью отрезать подвоз продовольствия Помпею и занять города, через которые тот получал провиант. Это могло просто удушить армию Помпея, и он пошел на неординарный ход.
Помпей, сильно опасавшийся легионеров Октавиана, предложил ему через парламентеров решить исход их противостояния морским сражением. Октавиан, естественно, этого не хотел — он уже крайне недоверчиво относился ко всему связанному с морем. Но отступать было некуда: можно было потерять лицо, он согласился. Был назначен день битвы, место, и — что уж совсем было внове — оговорено число кораблей, которые должны были в ней участвовать: по триста единиц с каждой стороны. При этом оговаривалось, что суда могут быть снабжены всеми мыслимыми боевыми приспособлениями и машинами, башнями и снарядами, которые могут быть придуманы инженерами сторон.
В общем-то, задумка была исключительно удачная. В сущности, доводилась до логического конца идея противоборства двух воинов перед битвой. Эта битва должна была стать чем-то вроде спортивного состязания, где ставками были исход войны и жизни десятков тысяч людей. Своего рода гладиаторский бой двух флотов.