- Я бы так не сказала. В училище он очень хорошо играл, и в дипломе тоже. Может, для театра у него и был чуть-чуть картонный голос, но есть и намного хуже голоса, так что это не беда. А так он и очень органичный, и очень обаятельный, мог бы великолепно играть Чичикова. Мне очень жаль, что он в театре был мало востребован. Поэтому, наверное, так рано и помер. Человек он был очень творческий. Помню, как дома работал над отрывками, повторял, разминал текст. Я от него по-настоящему заряжалась творческой энергией.
- А человек он был мягкий?
- Да, очень мягкий и приятный, очень добрый, располагающий к себе. Хотя почему-то на "Школе мужества" Бернес называл его "маленький Гитлер". Не знаю, может Ленька был с ним жестким, но я, во всяком случае, его таким не видела.
Мы оставались с ним всю жизнь в хороших отношениях. Не сказать чтобы дружили, но общались. А вообще... Мне было очень грустно, когда он сошелся с Джеммой Осмоловской на фильме "Улица полна неожиданностей". Очень обидно и тоскливо. Я страшно переживала. Но что ж делать!..
- А почему вы решили оставить фамилию мужа?
- Когда мы пришли в загс разводиться, меня спросили, какую фамилию оставлять. И тут Леня сам сказал: "Мою". В этот момент на мгновение мне даже стало приятно, ведь я его так любила...
- Окончив студию, вы полтора года проработали в Театре-студии киноактера. В те времена это был очень солидный театр с колоссальной и по численности, и по звездным именам труппой. Успели там что-нибудь сыграть?
- Эраст Гарин поставил там "Мандат" по пьесе Эрдмана и пригласил меня на главную роль - домработницы Настьки. Ему помогала, как всегда, жена Хеся Александровна Локшина. Репетировали мы очень интересно. Хеся Александровна видела в главной роли Маргариту Жарову, а Гарин хотел, чтобы играла я. И когда репетировала Локшина, она занималась с Маргаритой. Приходил Гарин и подзывал меня, Хеся Александровна ассистировала. Только он выходил, она начинала делать замечания: "Это ты не так делаешь, это не так и это не так. Надо вот так". Появлялся Эраст Павлович и начинал кричать: "Зачем? Я же тебе говорил наоборот!" И такие стычки у них были постоянно.
У Гарина были замечательные два слова, которые он всегда использовал на репетициях. Когда у актера что-то не
получалось, он бубнил: "Погниё-о-ом, погниё-о-ом..." Он откладывал эту сцену, и мы "гнили". А когда нужно было по роли к кому-то подойти, он не говорил "подойди", или "подбеги". Он гундосил: "Подсу-у-унься".
- Вы у него и в фильмах снимались?
- Да. Сначала он пригласил меня в смешную короткометражку "Фонтан", а потом я играла у него в картине "Веселые расплюевские дни". Он обычно в своих постановках и сам играл, а Хеся ассистировала и кормила всех пирожками.
Эраст Павлович вообще актёров любил, хорошо ко всем относился, очень творчески. И даже кричал беззлобно. Пыжился, краснел, но оставался весь в себе. Никто на него не обижался.
У нас с Гариным были замечательные сцены в "Мандате", очень смешные. Жаль, сейчас не вспомню эти диалоги. Мне приходилось все три часа разговаривать басом, и голос садился страшно. Один раз вообще связки посадила, и пару спектаклей пришлось отменять. А потом "Мандат" вовсе сняли. Пьеса-то была запрещенная, тексты - откровенно антисоветские. А публика валом валила, зал всегда был переполнен.
- А как вы попали в Театр сатиры?
- Театр киноактера неожиданно расформировали. Всех раскидали по киностудиям. Наш актер Вадик Софронов попросил меня подыграть ему на показе в Театре сатиры, но неожиданно меня взяли, а его - нет.
- И как вам работа в Сатире?
- Ну, как сказать... Если честно, у меня двойственное отношение к Сатире. Потому что я ждала большего. Не ролей - их у меня было достаточно, - но вот это направление "мейерхольдовское" меня не очень устраивало. Там все было очень ярко, празднично, очень эстрадно, а я привыкла к мхатовской "глубине".
Валентин Николаевич Плучек меня сразу в "Клопа" ввел, и сразу я поехала с театром на гастроли во Францию. Потом у меня была Грицацуева в "Двенадцати стульях",
Зося в "Золотом теленке", Пегги в спектакле "Над пропастью во ржи" с Мироновым.
Хорошо помню водевиль "Гурий Львович Синичкин". Менглет играл роль какого-то очередного "главначпупса", а я - его секретаршу. Маленький эпизодик. Я хотела сделать характерную старушку, этакую дряхлую службистку, а режиссер Тункель требовал обычную, вышколенную секретаршу. Но грымза-то интереснее! И у нас с ним на этой почве возник спор. Но я все же нацепила какой-то дурацкий парик, прилепила длинный нос, острый подбородок, надела длинную черную юбку, старые противные туфли с перемычкой, черные чулки. И даже горб из ваты приделала. Я вся согнулась и такой вышла на прогоне. И Тункель сдался, говорит: "Вот это то, что надо!"
- Вы как легендарный Тусузов из той же "Сатиры" - для эпизода столько сил и выдумки!
- А как же? И эпизод был очень смешной. Я входила в кабинет Менглета и говорила: "Вас ждет кубанский ансамбль".
- Какой кубанский ансамбль?
- Казанской филармонии.
- А что они поют?
- Кубинские песни.
- А кто у них художественный руководитель?
- Как кто? Кац!
И это здорово принималось, даже на аплодисменты.
- В Театре сатиры вы играли довольно много. А поклонники у вас были?
- Поклонники? Не знаю. Были девчонки, которые писали мне очень хорошие письма. Но они очень любили Миронова и почему-то эту любовь, это тепло переносили и на меня. Эти девочки ездили с нами на гастроли, приходили ко мне в гостиницу, говорили какие-то приятные слова, дарили цветы. Очень хорошие воспоминания о них. Да и сам Андрюша мне очень нравился.