– Если тебе уже надоело упиваться собственным философским настроем, могу сообщить новость.
– Все готово?
– Да. Хочешь, я поеду?
– Чтобы ты в такую погоду тряслась по дороге, а потом, чего доброго, умерла от простуды? – Кангранде сделал страшные глаза. – Дани за что! Баилардино мне этого не простит.
– Тогда я одолжу тебе свое здоровье в обмен на нежные чувства к моему мужу.
– Он меня вырастил. Лишь благодаря ему я стал тем, что я есть.
– Пожалуй, на каждый твой день рождения нужно преподносить ему подарок. Что бы такое выбрать?
– Может, кинжал?
На ослепительную улыбку Кангранде Катерина ответила не менее ослепительной улыбкой.
– Милый брат, ты читаешь мои мысли. Однако кинжал, который убьет моего мужа, должен быть заострен с обеих сторон, чтобы заодно пронзить и мое сердце.
Как и прежде, Пьетро не мог уловить сути разговора. Перебрасываясь загадочными фразами, брат и сестра словно чистили луковицу – под одним слоем непременно открывался другой. Постороннему ни за что было не догадаться, что окажется в самой середине. Наверняка что-нибудь скверное, если не сказать грязное.
– Значит, снова сидеть дома, – вздохнула Катерина. – Похоже, я у тебя впала в немилость.
– Дорогая моя, не надо бы тебе этого говорить… Ты же знаешь, я люблю тебя больше всех на свете.
– Итак, кого ты решил отправить в опасный путь?
– Никого.
Донна Катерина нахмурилась.
– Ты передумал?
– Вовсе нет. Я не собираюсь никого отправлять – я поеду сам.
Катерина не скрывала неодобрения.
– Тебя хватятся.
– Могу же я напиться пьяным. Могу же я уединиться в часовне для молитвы – или для оргии. Придумай что-нибудь сама. У тебя ведь богатое воображение.
– Моему воображению уже не угнаться за твоей взбалмошностью. Хорошо, я стану пауком и сплету для тебя паутину лжи. Но тебе нельзя ехать одному.
– Нельзя или можно, это я сам решу.
– И меня не послушаешь?
– Не послушаю.
Взгляды их столкнулись, но выдержали столкновение.
Пьетро не знал ни куда собрался Кангранде, ни почему донна Катерина сама хотела поехать. Он знал только одно: как велико его желание быть им полезным. И, не успев сообразить, что делает, Пьетро произнес:
– Я поеду с вами, мой господин.
Брат и сестра обернулись. У Пьетро от их взглядов мурашки побежали по спине. Тем не менее он продолжал:
– Я вполне здоров, а в постели лежать больше не могу. Бездействие сводит меня с ума. Я хочу что-нибудь сделать.
Кангранде и Катерина переглянулись.
– Я буду рад попутчику, – произнес Кангранде. – Однако я не хочу, чтобы ты тряской разбередил рану или простудился под дождем. Предстоит долгий путь. Мы вернемся в лучшем случае утром. Если вообще вернемся, – зловеще добавил он.
– Для меня честь быть вам полезным, мой господин.
– Ты не ответил на мой вопрос, Пьетро, – сказал Кангранде.
– Чтобы получить ответ на вопрос, следует задать вопрос, – строго произнесла Катерина. Она приблизилась к Пьетро и положила ему на плечо свою легкую ладонь. Ее дыхание слегка отдавало разогретой с пряностями мальвазией; этот запах смешивался с тонким ароматом лаванды. Перспектива всю ночь мокнуть под холодным дождем тотчас показалась юноше весьма радужной. – Синьор Алагьери, мы хотели знать, вполне ли вы здоровы.
– Вполне, донна да Ногарола.
– Эта поездка – тайна, хотя последствия ее станут известны всем. Все, что вы здесь слышали и еще услышите, должно оставаться sub rosa.[36]
– Или, как говорили греки, herkos odonton, то есть за зубами, – добавил Кангранде.
Катерина с тревогой смотрела на брата.
– Хлебом тебя не корми, дай пустить пыль в глаза. Вспоминается Амур, предлагающий дураку розу любви в обмен на молчание.
– Ну, если ты под Амуром разумеешь меня, тогда все сходится. За одним исключением: Пьетро – далеко не дурак.
– Конечно нет. – Катерина взглянула юноше прямо в глаза. – Пьетро, мы ведь можем доверить тебе тайну?
«Секретное поручение, – думал Пьетро. – Это опасно. Опасно было уже вести со Скалигером беседы о судьбе и звездах. Так вот к чему он клонил! Однако Скалигер ошибается – я совершеннейший болван. Я не разгадал его намерений!»
Кангранде принял молчание юноши за смущение и решил вступиться за него.
– Ты ведешь себя недостойно, сестра. Доверие нельзя обещать. Доверие либо есть, либо нет. Синьор Алагьери дважды повел себя как самый преданный друг. Это ли не доказательство?
– Я снесу оскорбление. – Донна Катерина отошла от Пьетро. – В любом случае, это не моя тайна, так ведь?
Если это и был выпад, Кангранде не стал его отражать. Пьетро теперь стал замечать, как часто Кангранде игнорировал колкости своей сестры – а это были именно колкости.
– Так о чем ты говорил, Пьетро? – сменил тему Кангранде. – О том, что человек отвечает за свои поступки, но не за свою судьбу?
– Смею заметить, это вы сказали, мой господин…
– Сегодня мы проверим, насколько непреклонна судьба. Мы посмотрим, всегда ли сбывается предначертанное небом. – Взгляд ярко-синих глаз Кангранде стал жестким. – Если моя судьба предопределена, звезды убедятся, что я, несмотря на их волю, веду себя как подобает Борзому Псу.
В первый раз Пьетро услышал эти два слова из уст самого Капитана.
«Похоже, Скалигеру более всего нравится называться Борзым Псом».
Однако от отвращения, с каким Скалигер произнес свое прозвище, юноше стало жутко.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Пьетро приоткрыл дверь в комнату своего отца. Данте и Поко оба спали. Пьетро прокрался в угол к сундуку, вздрагивая от каждого скрипа половицы. Вор с костылем – хорош, нечего сказать. Пьетро еле сдержался, чтобы не фыркнуть, представив, что смотрит на себя со стороны. Открыть сундук бесшумно было невозможно, так что юноша решил не продлевать скрежет и просто дернул крышку.
Разумеется, Поко тотчас проснулся и сел на постели.
– Пьетро? Что ты делаешь?
– Ищу штаны. – В доказательство Пьетро потряс штанами перед догорающей жаровней.
На физиономии Поко отразилось недоумение.
– Зачем они тебе?
– Собираюсь в дорогу. – «Не хочешь, чтобы Поко поверил – скажи ему правду».
– Это из-за твоей дурацкой ноги?
– Заткнись.
– А ты у отца разрешения спросил?
– Нет. Но если ты хочешь его разбудить, я подожду.
Поко показал фигу, лег и отвернулся к стене. Пьетро вышел из комнаты. В коридоре он остановился и не без труда натянул непривычный предмет гардероба. Взглянув на свои ноги, юноша с удовлетворением убедился, что повязка совсем не видна. Он надел башмаки и поднял костыль. На первом этаже, под гобеленом с пасторальной сценой, Пьетро обнаружил, как и говорила Катерина, спиральную лестницу, ведущую вниз. Держась рукой о стену, он кое-как спустился. Было промозгло, резко пахло плесенью. Пьетро принялся тереть нос, чтобы не чихнуть. Узкий туннель полого поднимался. К счастью, Кангранде оставил зажженную свечу, а то пришлось бы Пьетро пробираться в кромешной темноте.
Через три минуты он вышел из туннеля. Перед ним оказалась глухая стена. Пьетро не без труда нашарил рычаг и отодвинул деревянную панель. В нос ему ударил запах сырой соломы, какой бывает в конюшне. Юноша проскользнул в отверстие, и панель тотчас за ним закрылась.
В конюшне уже ждал Кангранде с двумя оседланными лошадьми. Обе неспроста были темной масти. Скалигер обернулся на шорох соломы.
– Быстро ты справился. Все прошло гладко?
– Да, мой господин.
– Хорошо. Я сам выбрал для тебя лошадь – надеюсь, ты не возражаешь?
Для себя Капитан оседлал огромного вороного коня, а для Пьетро – гнедого, низкорослого, коротконогого и с длинным туловищем, приученного к иноходи. Юноша провел рукой по конской шее. Под темной шкурой заходили мускулы. Чудесный молодой конек, недавно ставший под седло.
Пьетро даже не представлял, какую заботу проявил Скалигер, выбирая для него коня. Такие кони не отличались быстротой, зато умели передвигаться плавно; благодаря этой особенности, а также невысокому росту они были незаменимы для перевозки раненых и престарелых.
36
Sub rosa (