В этот момент особенно жестокий порыв ветра задул свечу. В лицо Пьетро полетели брызги, жгучие, как крапива. Юноша вдохнул сырой ночной воздух и стал ждать, пока Скалигер вновь зажжет свечу, чтобы возобновить разговор.
– Мой господин, вы не ответили на вопрос.
Кангранде стоял под аркой, в дверном проеме; лишь половина его лица была освещена.
– Пьетро, ты прямо как мои мастифы. Раз уж напал на след, ни за что не потеряешь его. – С минуту Кангранде помолчал. – Мы здесь затем, чтобы схватить Волчицу прямо в ее логове.
– Это вы уже говорили.
– Ты знаешь легенду?
– Слышал кое-что.
Все так же стоя на границе света и тьмы, Скалигер начал декламировать:
Кангранде вошел в часовню. Свеча теперь освещала его со спины, и он казался темною тенью, пылающей по контуру.
– Этот отрывок все знают. Однако есть еще и кода.[38]
Помолчав, Скалигер произнес:
– Не знаю, что предпочитаешь ты, Пьетро Алагьери. А я хочу, чтобы в памяти людей остались мои поступки, а не моя смерть. – Скалигер приблизился и опустился на скамью. – Твой отец заявляет, что я и есть Борзой Пес, о котором сказано в легенде. Он верит, что именно мне суждено объединить Италию и восстановить власть Папы и императора.
– Так и есть, – подтвердил Пьетро.
Кангранде, словно забывшись, хлопал ладонью по скамье.
– Нет. Нет. Нет. Пьетро, я не тот, о ком сложена легенда. Когда я родился, астролог составил мой гороскоп. Я его читал. Я даже показывал его знаменитому астрологу Бенентенди, и он подтвердил, что я – не легендарный Борзой Пес.
– Да, но как же тогда ваша эмблема, та, что на знамени?
– Это знамя носил мой отец. Пес был нарисован для Мастино. И я, в конце концов, Cane Grande. – Он улыбнулся, но улыбка была лишь жалким подобием знаменитой allegria. – Но я не Il Veltro. Я никогда так себя не называю. У меня нет на то права. Если я иду на врага, значит, я защищаю свой город и свою честь. Я готов сражаться за Бога, буде на то Его воля. – Скалигер говорил все увереннее. – Я не стану орудием в руках судьбы.
Вдруг он осекся. Над головой грохотал гром. Молчание нарушил тихий голос Пьетро:
– Мой господин, вы же едва меня знаете. Зачем тогда?..
Кангранде просиял.
– А ты до сих пор не понял? Я хочу, чтобы ты остался при мне. Я сразу вижу человека, а ты, Пьетро, можешь быть очень полезен. Вот я тебя и соблазняю – сначала выдал свои политические планы, а теперь и личные тайны. – Он приложился к фляжке. – Твой отец выразил желание поселиться в Вероне. Ты когда-нибудь думал, чем займешься, когда странствия ваши прекратятся?
Пьетро глубоко вздохнул.
– Нет. Меня готовили в священники, но теперь я – наследник и должен выбрать что-то другое. А я не знаю, что мне выбрать.
Уголки губ Скалигера чуть дрогнули.
– Мы что-нибудь придумаем, даже не сомневайся. А пока ты можешь кое-что для меня сделать.
– Все, что угодно, мой господин.
– Убеди своего отца, что я не тот, кем он меня считает.
Пьетро покачал головой.
– В следующем томе вы у него будете ходить по воде, аки посуху.
– Как знать, может, и не буду.
Скалигер неловко помолчал, а когда заговорил, голос его звучал мягко.
– Пьетро, мне известно, кто я такой. Я одаренный человек, верно, – однако я не лучше большинства людей. Я недотягиваю до великих мира сего. Немного, но недотягиваю. Как жить, если тебя загодя превратили в легенду? Знаешь что? Если бы я действительно полагал себя избранным небесами, я бы в борьбе доказал свою избранность. – В глазах Кангранде появился лихорадочный блеск. – Я боролся бы всю жизнь, не щадя себя, только чтобы увидеть ее падение.
Ее падение? Пьетро догадывался, кого имеет в виду Кангранде. Однако предпочел держать свои соображения при себе. Слова «Мы едва пригубили вино» готовы были сорваться с его губ, когда он услышал тихое лошадиное фырканье. Они с Кангранде привязали своих коней достаточно далеко от часовни. За все время разговора юноша ни разу не уловил характерных для лошадей звуков. Лошадь, которая только что фыркнула, наверняка была совсем рядом – скорее всего, у входа.
Скалигер плотнее сжал рукоять меча – значит, он тоже слышал фырканье. Жестом он велел Пьетро замереть, а сам встал, держа меч наготове.
Под аркой возникла тень. В тусклом свете Пьетро разглядел плащ с капюшоном. Фигура в плаще была примерно на голову ниже Пьетро. Она вся подалась вперед, как бы защищая сверток, что прижимала к груди. В этом движении было нечто, неуловимо напоминавшее юноше Богоматерь Скорбящую.
– Донна Мария! – Капитан выпустил меч и поднялся навстречу женщине. – Вам не обязательно было приезжать самой.
– В таком случае удивлена не только я. Не ожидала, что вы приедете. – Голос из-под капюшона звучал с незнакомым акцентом. Пьетро не мог его идентифицировать. Похожий выговор у падуанцев, однако манера произносить слова отличалась изысканностью, падуанцам не свойственной. Вдобавок казалось, что итальянский язык для этой женщины не родной, хотя она успела его прекрасно выучить.
Кангранде шагнул к женщине, на ходу сняв с гвоздя плащ. Увидев Пьетро, женщина инстинктивно подняла руку, словно для защиты.
– Вы не один!
– Я подумал, свидетель может пригодиться. Его зовут Пьетро Алагьери – на случай, если он вам понадобится. – (Пьетро неуклюже поднялся и отвесил поклон). – Ему можно доверять.
– Неужели? Кстати, меня ждут.
Кангранде поклонился.
– Мы вас не задержим.
Неохотно синьора позволила Пьетро проводить себя к алтарю, подальше от входа. Капитан снял с плеч синьоры промокший плащ и, бросив его на скамью, закутал ее в свой, успевший просохнуть. Как ни темно было, Пьетро разглядел, что темные кудрявые волосы женщины заплетены в косы, перевитые жемчугом и причудливо сколотые на затылке. Она не поднимала головы, однако не потому, что была напугана. Нет, совсем не потому. Синьора не отрывала взгляда от свертка, который держала в руках… нет, на руках. Она держала его как…
Как младенца.
Это и был младенец. Самый настоящий. Пьетро даже слышал, как он гулит и причмокивает. Что происходит?
Кангранде и донна Мария уселись у алтаря, но не рядом друг с другом. Разговор их продолжался всего несколько минут, причем говорил в основном Скалигер. Раз или два он задал женщине вопрос, и она ответила, не отрывая взгляда от ребенка.
Пьетро не мог разобрать слов, да они и не предназначались для его ушей. Чтобы Кангранде и донна Мария не подумали, будто он подслушивает, юноша уселся от них подальше. Он по-прежнему старался переключить внимание с зуда в ноге, ощупывая деревянную скамью. Пальцы его наткнулись на некий предмет, видимо, застрявший в щели. Пьетро попытался извлечь его. Отсыревшая древесина поддалась, и через несколько секунд предмет очутился у юноши в руках. На ощупь это был довольно крупный диск.
Пьетро тайком поднес находку к свету. На одной стороне диска имелся выгравированный лавровый венок и слово PAX, на другой – крылатый шлем и какая-то надпись. Пьетро пришлось поработать ногтями, чтобы прочесть ее.
MERCURIO.
Примерно в миле от часовни вспыхнула молния, и в ее свете по стенам заплясали причудливые тени. Прогремел гром – казалось, над самым куполом, прямо у них над головами. Ребенок заплакал. Пьетро машинально спрятал монету в кошель. Женщина принялась шепотом успокаивать младенца, одновременно снимая с шеи сумку, в которой принесла его. Казалось, она снимает перевязь, поддерживающую раненую руку. Прижав ребенка к груди, она заворковала, запела, как заплакала. Затем поцеловала крохотное личико и передала сверток Кангранде, который, похоже, дождаться не мог, когда его получит.